Наверное, абори тоже так подумали – кормовая часть цилиндра вывернулась наизнанку огромными лепестками, вытрясая какой-то бесформенный мусор, выбрасывая огненные струи и синеватые молнии разрядов. Еще через миг в небе вспыхнули три яркие звезды – псилонцы лишились истребителей.
Мне даже радоваться не хотелось. Я думал только о том, что нам не стоило самоотверженно оборонять планету – надо было бросать все и уходить в леса.
Тени прошлого надо предоставлять самим себе.
А глупым и неполноценным аборигенам – решать, кого они пустят в свой дом на постой.
Земля вздрогнула дважды, когда обломки корабля коснулись поля. По бетонному полю пробежала волна, выворачивая уцелевшие плиты. Меня бросило на землю, прямо на останки несчастного туземца. Похоже, бывший стратегический космодром Империи окончательно утратил свое значение. Здесь даже яхте теперь не сесть.
Кольцо абори, сомкнувшееся вокруг космодрома, дрогнуло и тронулось к центру.
Десантники сомкнули строй. Перед ними вспыхнули знакомые красные облачка, слились в полосу и поползли вперед, на приближающихся дикарей.
Абори отреагировали быстро. Наверное, в таком количестве они могли чувствовать угрозу гораздо лучше, да и устраняли ее гораздо эффективнее.
В доли секунды бронированные фигуры псилонцев раскалились добела. Когда размягчившиеся сегменты брони посыпались на землю, внутри уже не осталось никаких тел.
Полноценный разум, неполноценный разум – стоило ли так быстро делать выводы? Кто-то вышел в космос и создал великую машинную цивилизацию, а кому-то это было просто не нужно.
Я поднялся и пошел к детям.
Глаза у Эн Эйко были безумными.
– Мне страшно, – прошептала она. – Мне страшно.
Нет, не маленькая девочка – перепуганная женщина.
– Я посоветовал бы тебе бежать к яхте, – сказал я. – Вдруг уцелела? Для тебя все – чужие. А вот для абори ты стала наравне с псилонцами.
Бурая волна колышущейся мягкой плоти приближалась. Я видел, что она уже начинает раскалываться на отдельные потоки – текущие к обломкам корабля, к штабному бункеру, где, наверное, еще остались псилонские десантники, к каким-то лишь абори ведомым объектам.
Одна группа шла к нам.
– Артем, ты знал, что Эн собирается связаться с псилонцами?
Мальчик вздрогнул. Кивнул.
– Это было твое решение?
– Нет. – Слова давались ему нелегко. – Не мое. Но я не запретил. Я не хотел умирать. Не хочу.
Эн взвизгнула. Тонко, пронзительно. Я понимал, что происходит: она ощутила угрозу. Абори не жестоки – но они дают понять, что собрались делать.
В ее руках вновь возник пистолет – и девочка открыла стрельбу. Очень быстро и на взгляд со стороны – не прицельно. Однако абори падали один за другим. Я не пробовал помешать: во-первых, не успел бы, во-вторых – это ничего не изменило бы.
Вместо этого я взял Артема за плечи и закрыл ладонью глаза. Через секунду мне пришлось зажмуриться и самому – потому что видеть происходящее было слишком страшно. Только девочка продолжала стрелять еще несколько секунд. Уж не знаю, как это возможно.
А еще я каждый миг ждал, что лицо Артема вспыхнет под моими руками. Тогда придется убрать ладонь – и пусть он все равно уже ничего не увидит, я почувствую себя предателем.
Но этого не произошло.
– Мир и любовь.
Я посмотрел на абори. Его сородичи огибали нас, и прах, оставшийся от Эн Эйко, уже смешался под их ногами с золой сгоревшего бетона и пеплом псилонцев.
– Мир и любовь, – сказал я.
– Они поступали нехорошо, – прошамкал абори. – Не делайте так.
Миг – и он слился с толпой.
Первый на моей, да и не только на моей памяти абори, снизошедший до полноценной человеческой речи.
– Что со мной будет? – вдруг спросил Артем.
– Абори тебя не тронули, – ответил я.
– Ты скажешь? Про Эн и про меня?
– Да. Я не могу не сказать.
– Она говорила с псилонцами, но те и так знали, где расположены защитные станции космодрома. Ничего бы не изменилось. Все равно.
– Может быть, – ответил я. – Только разве это что-то меняет? С точки зрения Империи?
– У меня есть пистолет, – сказал мальчик. – Ты позволишь мне уйти? Самому. Без допросов в СИБ.
Я не ответил.
– Я могу тебя вырубить, – сказал Артем. – Честное слово. Только не хочу. Я прошу, отвернись на минуту.
Абори уходили. Я смотрел вслед этой бурой волне, по-своему – чертовски моральной и рассудительной.
Почему так получается, что ни к кому не испытываешь зла?
Даже к псилонцам.
Даже к предателям.
Даже к себе.
Мы – не псилонцы и не абори.
У нас нет таких строгих правил чести. Мы умеем предавать всех, даже самих себя. Но еще мы умеем понимать. Всех, даже совсем-совсем чужих.
Может быть, потому мы и победили в Смутной войне.
– Мне очень вас жаль, – сказал я Артему. – Правда.
– Спасибо. Я верю. Ты отвернись на минуту, я не сразу решусь. Но ты ведь мне не поможешь?
– В этом – нет.
Я отвернулся, посмотрел в сторону штабного бункера. Наверное, уцелевшие соберутся именно там. Хочется верить, что будет кому собираться.
Ждать мне пришлось довольно долго – Артем и впрямь решился не сразу.
Сидеть на ранце от ракетника «Сальери» и впрямь удобно. Он снаружи облит мягкой амортизирующей пластмассой. А земля вокруг все равно фонит сильнее, чем десяток крошечных ракет с ядерными зарядами.
– Вместо переподготовки – госпиталь, – сказал Денис. – Наверняка. И надолго. Только это все мелочи.
Небо пылало тысячами падающих звезд. Сегодня им падать не зря. Я смотрел вверх, мне хотелось увидеть опускающиеся корабли Флота первым. На это были все шансы.
– А Нонова и впрямь героически сражалась? – спросил Огарин.
– Угу. Еще как.
Лагерь, где наши ополченцы ожидали прибытия кораблей-лазаретов, был рядом. Звучный голос Ноновой перекрывал все.
– Никогда бы не подумал, – хмыкнул Денис. – Набей мне трубку.
Я взял из его рук кисет. Искоса глянул на капитана. Повязка вместе с трубкой придавали ему сходство с пиратом из книжки.
– Может быть, глаза спасут? – спросил я.
– Вряд ли. Скорее поставят механику. Ничего, Алексей. Бывает. Не каждую пьесу удается досмотреть до конца. Тораки пришлось куда хуже.
Я кивнул, сообразил, что жесты теперь ни к чему. Сказал: