— Хм…
— Ладно, пусть будет пуля. И вот в последние мгновения жизни буду вспоминать прелестные глазки, алые губки, полные… да, их тоже буду вспоминать. И вообще…
— Угораздило же вас. — Нечихаев с некоторой жалостью посмотрел на собеседника. — И, кстати, разве разрешение на женитьбу сейчас не испрашивается особым рапортом?
— Давно отменили. Вы разве не слышали?
— Да мне как-то ни к чему было.
— Оставили на усмотрение непосредственного начальства. Не откажетесь подписать, Михаил Касьянович?
— Задним числом?
— Мы только объявили о помолвке, а не повенчались, так что еще не поздно. И, между прочим, государь Павел Петрович объявил о Высочайшей поддержке рождаемости, увеличению населения и всячески ему способствует.
— Личным примером? — удивился Мишка. — Хотя не такой уж он и старый.
Насчет личного примера сказать не могу, — поспешил уточнить Ртищев, — но ходят упорные слухи, будто бы подданные, имеющие менее трех детей, со следующего года будут облагаться особым налогом.
— Не успеете.
— Мы постараемся. Тем более Федор Иванович Толстой обещал похлопотать о моем приеме в Красную гвардию, а она, как известно, налогами не облагается.
— Блажен, кто верует.
— Вы сомневаетесь? И откуда в вас, Михаил Касьянович, столько пессимизма?
— Я реалист, Сергей Андреевич, потому при строительстве планов предполагаю самые скверные варианты их развития.
— И часто оказываетесь правы?
— Почти никогда, но тем приятнее неожиданные подарки судьбы. Люблю подарки, чего скрывать.
— Кто их не любит?
Нужно сказать, что в этом утверждении Ртищев глубоко заблуждался. Ровно в пятидесяти верстах восточнее пробирающегося по лесам отряда находился человек, судьбу свою и ее подарки с недавних пор невзлюбивший. Император всех французов Наполеон Бонапарт проклинал тот час, когда принял решение о войне. А ведь прав был покойный маршал Ней, уговаривавший остановиться на русской границе. Нет, не послушал! Блистательные победы в Австрии, Саксонии, Пруссии… вся Европа у ног… твердое обещание турецкого султана выступить на Одессу и Крым… Что в итоге?
Об итогах страшно подумать — за полгода войны не случилось ни одного сражения, но армия практически перестала существовать. Тот сброд, что еще самонадеянно именует себя солдатами, неуправляем. Силами «старых ворчунов» порой удается навести кое-какой порядок, но он мгновенно исчезает, едва штыки гвардейцев отворачиваются в другую сторону. Штыки, да… Пороха больше нет, а те немногие остатки, что еще можно наскрести, используются вовсе не для стрельбы. Посыпанные порохом сальные свечи становятся вполне съедобны, а восковые не вызывают отвращения. Гурманы… Неоднократно докладывали о случаях людоедства. Пока оно в полках, набранных в германских землях, в Италии, Испании, но чем черт ни шутит, как говорят русские.
Проклятые русские! Добраться бы до них и… нет, не вцепиться в горло — поговорить о заключении мира. Увы, посланные с таковыми предложениями офицеры в лучшем случае пропадали без следа, а в худшем обнаруживались висящими на деревьях в лесу. Лютующие пейзане — страшно. Сожженные деревни и показательные казни привели к обратному результату, вызвав еще большее ожесточение. Неделю назад кто-то отравил колодцы в расположении дивизии генерала Гаржака… Таких потерь не случалось со дня штурма Лейпцига. Скифы…
А что стоят их летучие отряды? От мелких, численностью не более двух-трех капральств, до крупных частей в несколько тысяч штыков. Казалось бы, какой пустяк! Сотня блох не сможет съесть льва. Да, не сможет, но вполне способна свести его с ума. А в России блохи зубастые — налетят, укусят, отскочат. Кто предлагал полцарства за коня? Король Ричард неправ — всю империю за одно правильное сражение!
— Срочное сообщение, сир! — лейтенант маркиз де Габриак, нынешний адъютант Императора, появился бесшумно, будто вел род не от рыцарей Крестовых походов, а от лакеев, тем рыцарям прислуживавших. Мерзкий человек, но других нет, и этот наверняка проживет не более месяца. Восьмой с начала войны.
— От кого?
В голосе Бонапарта прозвучала неясная надежда. Неужели один из посланцев к русскому царю смог пробиться сквозь плотное кольцо партизанских отрядов? Хорошо если бы так. Лучше капитуляция и почетный плен, чем такая вот неопределенность. Почему Павел Петрович медлит? Почему до сих пор не уничтожил окруженную и практически безоружную армию? В отсутствие достаточного количества сил не верится, но какова же настоящая причина? Темнит и хитрит петербургский карлик!
При этой мысли император самодовольно усмехнулся — в отличие от английских, в русских газетах никогда не насмехались над маленьким ростом Наполеона. Видимо, есть с чем сравнивать. На злосчастном параде в Москве… впрочем, там немного помогли сапоги с высокими каблуками…
— Неподалеку упал воздушный шар, и наши егеря…
— Дайте сюда!
Можно и не спрашивать, чей это шар. А что же в донесении?
— Разрешите перевести письмо на французский?
— Вон отсюда!
Опешивший от неожиданной грубости адъютант вылетел пулей, оставив императора в одиночестве. А тот с тщательно скрываемым нетерпением зажег русскую диковинку — керосиновую лампу, чуть подкрутил закоптивший было фитиль и сломал печати на плотном конверте. Переводчик Бонапарту не требовался, так как после встречи с царем он поставил себе задачу изучить русский язык. Льстецы утверждали, что преуспел и будто бы акцента совсем не чувствуется. Врут, конечно. Однако знаний вполне хватает на чтение газет и таких вот редких трофеев.
И что пишут?
— Канальи!
Буквально через минуту с императора слетела напускная невозмутимость. Какого черта? Какие англичане? Какая императрица Жозефина Первая? Они что, все ума лишились? И еще венгры? Зачем им понадобилось осаждать Вену?
— Габриак!
— Я здесь, Ваше Императорское Величество.
— Передайте приказ вывесить белые флаги. Везде!
— Призыв к переговорам, сир?
— Мы сдаемся, идиот!
— Капитуляция?
— Нет, bliad, maslennitsa! — почему-то по-русски ответил Бонапарт. — Выполнять!
* * *
Если бы капитан Нечихаев знал о принятом французским императором решении, он бы непременно повернул обратно. Пусть потом разжалуют и отдадут под суд за невыполнение приказа, пусть! Но это будет потом. Плох тот солдат, что не носит в ранце маршальский жезл, а еще хуже тот офицер, который не хочет поставить в войне жирную точку. Неправду говорят, будто военный человек живет только на поле битвы, а в промежутках между оными лишь существует и мечтает о следующем кровопролитии. Это наглая ложь, придуманная ни разу не нюхавшими пороху обывателями. Наоборот, смысл жизни настоящего солдата и состоит в том, чтобы исключить возможность всяких сражений. А уж если случится таковое… тогда да, тогда приходится воевать. И собственная жизнь здесь — дело третье.