Симмон и я вытаскивали его из драк, на которые он нарывался. Когда, наконец, ему и Ра настала пора пропеть свою рассветную песнь, произнести первую речь дня, он оскорблял нас как мог, пока мы тащили его вверх по этажам непохожего на себя здания, через нарождавшиеся воролевства, через зачатки трущоб, где зрели новые формы жизни. В одной палате я потянулась к двери, но Эз остановил меня жестом и глазами попросил у меня один миг. В тот миг, единственный раз за весь вечер, я почувствовала к нему что-то, кроме презрения. Он закрыл глаза. Потом вздохнул, и на его лицо вновь вернулось выражение пьяного дебошира.
— Пошли давай, ты, ублюдок, — крикнул он и пинком отворил дверь. Ра и МагДа ждали. Под издевательства Эза они разомкнули объятия.
Мы наблюдали за ссорой ЭзРа. Когда Эз отпустил злое похотливое замечание насчёт МагДа, Ра сорвался и закричал на него.
— Да кем ты себя вообразил? — захохотал Эз ему в ответ. — Что тут, по-твоему, происходит? «Не впутывай её сюда»! Да неужели? — Даже мне пришлось прикусить губу, так насмешила меня эта неожиданная пародия, а Ра, кажется, стало немного стыдно. — Держи, — сказал потом Эз, пока звукоинженеры и биомеханики готовили его к трансляции. Ра прочитал бумажку, которую дал ему Эз.
— Ты не собираешься повторять вчерашнее? — сказал Ра. Его голос был на удивление спокоен.
— Нет, — ответил Эз. — Я хочу идти дальше. По-моему, вчера я остановился на интересном моменте, так что Давай сегодня с того же места и продолжим. — «Им безразлично! — хотелось крикнуть мне. — Можешь описывать хоть ковёр у себя под ногами, эффект будет тот же».
Ра задавал вопросы насчёт каденции и ритма, делал заметки на полях. У Эза копии не было: он знал наизусть всё, что собирался сказать. Когда они заговорили, я смотрела не на них, а на город, который вздрогнул от первого порыва Языка, как только ЭзРа продолжили повествование о молодости Эза.
Если говорить цинически, то кто мы были такие? Никто, кучка неизвестных, флокеры, диссиденты из служителей, горстка драгоценных послов. Но наши ряды множились, и наши эдикты имели кое-какой вес. Послоградцы начали поступать так, как предлагали, просили или приказывали мы.
Мы — и прежде всего МагДа — изо всех сил поддерживали наши редкие ариекайские контакты. Мы много работали, работа стала для меня тогда анестезией от того, что я должна была почувствовать когда-нибудь позже: боль от оскорблений Эза, от случайно прочитанного письма Эрсуль. МагДа даже убедили кое-кого из наиболее сдержанных и сохранивших связность мыслей ариекаев прийти в посольство, не для паломничества к ЭзРа, а совсем для другого дела. Позже она, может, и отблагодарит их обрывком речи ЭзРа, тайком записанным без их ведома.
— Кое-кто из них понимает, что это проблема, — сказала Маг. — Эти ариекаи. По ним видно.
— Некоторые, — сказала Да.
— … у них там какие-то споры, какие-то…
— Некоторые из них хотят исцелиться.
Слухи ползли упорно, как грибок. Наши камеры по-прежнему носило по городу. Некоторых перехватывали антитела домов, появлявшиеся из них в виде сегментированных хищников. Но, убедившись, что никакой угрозы камеры не представляют, хищники оставляли их в покое. Репортажи рассказали нам о городе Хозяев больше, чем мы могли узнать за всю жизнь: слишком поздно. И всякое едва заметное движение, всё, что мы видели там, снаружи, не понимая, где именно и что происходит, порождало всплеск новых историй о забытых тайнах, о пятой колонне, о служителях в добровольном изгнании, о старых обидах.
На фермах огромные стада биооборудования продолжали приносить нерегулярные урожаи. Биомагистрали продолжали поставлять оттуда технику и еду. Зависимость была химической: тонкая струйка обратного обмена сочилась из города в краали ариекаев-селян. Те побросали своих подопечных и пришли в город, снедаемые внезапной жаждой звуков, которых они никогда даже не слышали. Их заброшенные усадьбы болели, чахли и голодали. Стада биологического оборудования, медтехники и строительных машин, похожие на перепоясанных носорогов производителей протеина и полимерных основ, одичали.
Когда их пастухи приходили в город, их никто не встречал. Сельские ариекаи заставали своих самых больных городских собратьев лежащими возле громкоговорителей, где те голодали в ожидании новой фразы. Мёртвым не воздавали почести. Если дома вокруг были ещё здоровы, то их животные размером с собаку съедали трупы; если же нет, то более медленные процессы внутреннего распада постепенно сравнивали мёртвые тела с дорогой.
Часто вспыхивали драки. Ломка и потребность в наркотике выливались у ариекаев в агрессию. В поисках языка ЭзРа больные бросались на что угодно. Ариекаи поздоровее, обычно из провинции, ещё топорщили веерное крыло, заявляя о своих агрессивных намерениях, но те, чья зависимость зашла уже очень далеко, не тратили времени на подобные формальности, а просто бросались на ошеломлённого противника и молотили его крыльями и копытами. Раз я видела, как в разгар такой драки включилась передача ЭзРа. Дерущиеся тут же обмякли в тисках друг друга, точно обнявшиеся братья, а кровь продолжала течь из их ран.
— Дела опять пошли хуже, — сказала Да. — Так мы заразим всю планету.
— Но это не единственное, с чем нам придётся бороться. — Это был Брен.
Он стоял в дверях. Подозрительно продуманная поза, как в раме.
— Здравствуй, Ависа Беннер Чо, — сказал он.
Я встала. Тряхнула головой, не веря своим глазам.
— Ах ты, чёртов блудный сын, — сказала я.
— Блудный? — переспросил он.
— Где ты был?
— Блудный в смысле сумасбродный? — сказал он. — Или кающийся? — Он улыбнулся мне, не без натянутости. Я не отвечала ему целую минуту, но потом всё-таки улыбнулась, во весь рот.
— Как ты попал сюда? — спросил кто-то из выдвинувшихся так недавно, что даже, под общий смущённый шёпот, добавил: — И кто ты такой? — Ра пожал Брену руку и хотел его приветствовать. Брен отмахнулся.
— Нам придётся бороться не только с ариекаями-беженцами, — сказал он. — Хотя они, безусловно, осложняют жизнь. — Он говорил монотонно и властно. — Есть ещё кое-что.
Правда, что он не говорил на Языке с тех самых пор, как умер его двойник, но некоторые ариекаи, — сентиментально, хотя и ошибочно, назовём их старыми друзьями, — всё ещё приходили и рассказывали ему кое-что.
— Думаете, никто из них не хочет всё исправить? — сказал Брен.
— Нет, мы знаем, — сказали МагДа, но Брен перебил их.
— Думаете, Хозяева сами не в ужасе? Конечно, думают они сейчас с трудом, но кое-кто из них всё же думает. Знаете, как они называют ЭзРа? Бог-наркотик.
После паузы я осторожно сказала:
— Догадка.
— Нет, — сказал Брен. Он оглядел комнату, прикидывая, кто в ней ещё помнит старое название сложного тропа.