— Это не костяной дом, Ависа. — И он постучал себя кулаком в грудь, в свой костяной дом. — Всё куда проще. Это просто правда.
— Ха, — неуверенно сказал кто-то, — вот тебе и религия…
— Нет, это не она, — сказал Брен. — Боги есть боги, а наркотики — наркотики, но здесь, здесь мы имеем дело с городом не простых наркоманов, а вроде как… верующих.
— У них же нет богов, — сказала я. — Как?..
Он перебил меня.
— Они знают о богах с тех пор, как мы прибыли сюда и рассказали им о том, кто это такие и что они делают. До нас они не могли говорить и про брюки, и про пустолёты, но теперь находят способы. И среди Хозяев есть те, кто готов на что угодно, лишь бы прекратить это. Их, может, и маловато, но лишь до тех пор, пока они не освободятся настолько, чтобы постараться освободиться ещё больше. Но если они это сделают, тогда да. Тогда они покончат с этим как смогут. Следует задуматься о способах, к которым группа решительно настроенных ариекаев может прибегнуть, чтобы… освободить… своих страждущих соплеменников.
Он снова пришёл ко мне в тот вечер, но уже без свидетелей, в мои комнаты. Он спросил меня, где моя подруга Эрсуль, а я сказала, что не знаю. Больше я в ту ночь почти ничего не говорила. Брену и самому было нечего сказать, но он пришёл, и мы всё же посидели, пока он говорил.
Я выходила из города. Трижды.
Посмотрев на ариекаев-иммигрантов из провинции, мы кое-что придумали. Были ведь такие, кто, ещё не покинув своих домов, уже начинал жаждать речей ЭзРа. Мы пошли к ним.
Наш летательный аппарат имел отверстия, в которые можно было высунуть голову и смотреть вниз, на землю. Аппарат испускал воздух порами своего живота, находившегося под таким давлением, чтобы отравляющая атмосфера снаружи не могла попасть внутрь. Я набирала полную грудь воздуха, а затем высовывалась и смотрела вниз.
В километре под нами лежали сельские угодья Хозяев. Плато, поля и простые массивные скалы, расколотые, с чем-то чёрным, вроде поросли, в провалах. Луга, пересечённые тропами, пестреющие жилищами. Снова живая архитектура: комнаты, подвешенные на газовых баллонах, следили за нашим полётом обычными глазами.
Выход за пределы Послограда, а затем и города, был не менее волнующим, чем погружение в иммер. Можно даже сказать, по-своему прекрасным. Внизу, плавно покачиваясь, огромные фермы ковыляли через поля вслед за своими владельцами — если они у них ещё были, — а то и сами по себе. Симбионты чистили свои шкуры. Фермы рожали живые машины или их компоненты во влажных околоплодных оболочках.
Сады лишайника пересекал кишечник трубопровода, веером расходившегося из города по всей округе и частично оставшегося под присмотром самых упорных крестьян. Вдали начинались степи, где бегали стада полудиких фабрик, которые дважды в год загоняли в коррали ариекайские учёные-гаучо. Мы надеялись разыскать кого-нибудь из этих ковбоев и сторговать у них отпрысков их подопечных.
Там были: я; Генрих, в прошлом владелец палатки на рынке, а теперь член нескольких новых комитетов; Сара, знавшая о науке ровно столько, чтобы быть полезной; посол БенТам. Посол были неухожены, сбиты с толку и обижены на весь свет. Но, в отличие от многих своих коллег, они сохранили чувство приличия и заботились о том, чтобы быть одинаково растрёпанными.
Мы сели на склон холма, и, едва наш летательный аппарат начал пастись, трава издала горестный звук. Надев маски-эоли, мы собрали оборудование, разбили лагерь, связались с Послоградом, установили расписание. Ещё раз сверились со списком наказов и пожеланий.
— По-моему, это племя не меняет реакторов-щенков, — сообщила я по связи домой. — Поговорите с КелСи. Это ведь они занимаются заливными землями и культиваторами, верно? Они здесь есть, и мусоросжигатели тоже. — И так далее. Вне города мы распределили охотничьи обязанности между несколькими командами.
Наши парные тележки были норовистыми, их передние конечности двигались волнообразно, как у многоножек. Мы до отказа загрузили их чипами с информацией, сплошь звуковыми файлами. Одни были краденые, другие легальные, записанные пусть с неохотного, но всё же согласия Эза, которое он дал, когда мы объяснили ему эту систему.
Я, разумеется, волновалась куда больше, чем можно судить по моему рассказу. Сверху мне были видны просторы страны, в которой я родилась, где выросла и куда вернулась, которая была моим домом, но которой — всего того, что проносилось сейчас у нас за бортом, — я никогда не видела прежде. Вот как всё было, и вот чем я занималась, и вот каковы были ставки. Я наблюдала неведомое время года и поверхность, подобной которой не видела никогда. Я побывала снаружи, но, по совести говоря, моя родная планета оказалась самым неродным местом, в котором мне довелось побывать.
Твари, похожие на гибрид анемона с молью, застывали при нашем приближении и размахивали чувствительными щупальцами у нас за спиной. Наша повозка дребезжала по дороге к селениям, а животные, похожие на клочья бумаги, проплывали над нами в горячем небе. Фермерский дом в конце узловатого, в человеческий торс толщиной отростка трубопровода, был таким же живым, как и вся остальная архитектура. Какая-то башня, корчась, откладывала яйца с молодыми машинами. Похожие на бумагу птицы склёвывали с неё паразитов. Хранители вздрогнули, увидев нас, и галопом бросились нам навстречу. Ферма присела.
В такой дали от города зависимость казалась слабее или выглядела иначе. БенТам скажут им про наши желания и спросят, что нужно им. Они знали, что у нас есть что-нибудь послушать, и громогласно требовали от нас этого, неудовлетворённые остатками затяжек от речей ЭзРа, которые попадали к ним из города через артерии трубопроводов, или тем, что они слышали по громкоговорителям в километрах от своих домов, или тем, что оставили предыдущие обменные команды.
Мы разложили свои товары — вуаля! — как коробейники перед горцами из старых книг. Я поставила чип, и с него донёсся голос ЭзРа, говорившего на Языке: «Когда я был молод, умер мой отец, это было печально, но я получил свободу». Хозяева стали на дыбы и заговорили.
— Это у них есть, — объяснили БенТам. Они проигрывали его много раз, и он перестал на них действовать, а слушать его по-настоящему, то есть про отца Эза, им неинтересно.
Мы предлагали им другие отрывки его истории, дипломатические клише, разные мысли, прогноз погоды. Мы даром отдавали им «Мы рады росту возможностей технической помощи» и соблазняли их начальными звуками «Я сломал ногу, когда упал с дерева».
— Они спрашивают, есть ли у нас про неприемлемый уровень потерь в обрабатывающей промышленности, — сказали БенТам. — Им пересказывали это соседи.
Поторговавшись как следует, мы смогли дать им столько, чтобы хватило на приобретение нужных биомашин и инструкций к ним, советов по эксплуатации. Своими действиями мы способствовали распространению наркомании, и сами это знали. Мы привозили чистый продукт, речь ЭзРа, и эти ещё не вполне впавшие в зависимость поселяне поддавались ей.
После того раза я ещё дважды участвовала в подобных поездках. А потом, вскоре после этого, не вернулся один из наших управляемых зверожаблей.