– Что случилось?
W усмехнулся:
– Два часа назад я пил твое вино и пытался развлечь твою девушку светской беседой. Она может это подтвердить. Так что мы точно установили – Расмуссена я не убивал. – Подняв голову, он добавил: – Ты мог бы и извиниться.
– Ты мог бы сказать еще в коридоре, что я неправ.
– А ты бы мне поверил?
Кей кивнул.
– Да?
– Да. Я знаю, когда ты врешь. Лгун из тебя, Дафнис, неважный.
– Правильно. Зачем войне лгать? Я прям и прост… в отличие от этого, с обсидиановым ножиком.
W подвинул труп и уселся на стол. Кей пристроился рядом.
– Что ты о нем знаешь?
– О нем – пока ничего, если кое-кто не разведал секрет бессмертия. Зато многое знаю о ноже.
– Что именно?
W прищурился на тусклый свет лампочки и сказал:
– Это не нож. Не ритуальный нож. Это, братец мой, пропавшая буква. Буква R. R, Revenge, Месть. Сто лет назад ею владел магистр ордена Василисков Рэдрик О’Сулливон. Не самая распространенная фамилия в наших краях. Теперь понимаешь, почему я так заинтересовался твоей Кларой?
По потолку скользили лучи фар. Окно этой комнаты выходило на проспект Возрождения, одну из главных городских магистралей, так что света, несмотря на выключенные лампы, хватало. Хватало на то, чтобы разглядеть вытянувшегося на диване Кея. W устроился на подоконнике. Тонкий сквозной силуэт, и в переменчивом освещении было уже не разобрать, юноша это или девушка, или даже – человек или призрак. Голос его звучал глуховато. По комнате плавал сладкий конопляный дымок от самокрутки Кея.
– Видишь ли, Иоганн слегка приукрасил действительность, – говорил W. – Мы не перестали быть людьми. Мы умерли. Для того чтобы стать буквой, нужно умереть. – Он обернулся, и глаза его тускло блеснули. – Всегда гадал: какая буква досталась тебе?
Кей промолчал.
– Да ладно, – усмехнулся сидящий на подоконнике. – Чего кочевряжишься? Как еще деревенский парнишка мог стать одним из правителей Города?
– Не поверишь, но тоже R.
W настороженно замер.
– Другая R. Реальность.
– А… – W снова повернулся к окну и принялся чертить по стеклу пальцем. Стекло мерзко заскрипело. – Я мог бы и сам сообразить. Поэтому тебя нравятся кристаллы льда и не слишком нравятся люди. Человеческая красота – иллюзия. Добродетель, дружба – иллюзии. Любовь – тоже иллюзия… А вообще не самый плохой вариант.
Кей приподнялся на локтях и угрюмо хмыкнул:
– Получить в сердце осколок кривого зеркала…
– Зачем же кривого? Прямого, братец. Мир и в самом деле редкостная помойка.
– Об этом я догадывался еще до того, как стал тем, кем стал.
– Конечно, догадывался. Буква должна подходить человеку, человек – букве. Иначе не приживется.
– Ты хотел рассказать про магистра Василисков.
W пожал плечами:
– А что рассказывать? Он был странный тип. Пассионарий, так это, кажется, называется. Себе – ничего, все для блага людей. Разрушим старый мир и построим на его развалинах новый, свободный и справедливый. Людей он, правда, не знал, поэтому те, кого он хотел облагодетельствовать, его же и сдали.
W дохнул на стекло, и тонкий ледяной узор исчез. Очистившаяся поверхность мокро заблестела.
– У него была буква, – сухо сообщил W. – Он мог стать одним из нас. Он подходил – умел мстить. Считал себя во всем правым, а нас – выродками, которых следует уничтожить.
– Полагаешь, он заблуждался?
– Не мне судить. Как бы то ни было, он не захотел воспользоваться возможностью. Принципиальный был, сволочь, не шел на компромиссы. Вот мы его и повязали, но свой осколок он куда-то ухитрился запрятать. Уж мы его пытали-пытали…
Кей поморщился. W иронически заломил бровь.
– …пытали-пытали. Не сказал. Тогда я пригрозил, что сожгу живьем его последних дружков. А он мне: «Жги на здоровье». Тут я слегка вышел из себя… бывает со мной такое, взрывной у меня, понимаешь ли, темперамент. Зашвырнул я его вместе с остальными Василисками в Храм, дверь запер и запалил костерок. Горело весело, но гад как-то ушел. И букву, судя по всему, с собой утащил.
Глубоко затянувшись, Кей откинул голову на ручку дивана. W наблюдал за ним с неодобрительным выражением.
– Чего ты эту дрянь куришь? От нее мозги гниют.
– Тебе-то это не грозит.
– Это наезд?
– Это наблюдение. Я уже упоминал, что ты очень плохой лжец?
– Это наезд, – удовлетворенно подтвердил W. – Будем драться на мечах или на швабрах?
Кей выдул тонкую струйку дыма и проговорил:
– Отложим драку. Вернемся к фактам. Не блещущий интеллектом полицмейстер за полдня ухитрился найти тайный проход в Храм…
– Он был зарезан на пустыре или в канализации…
– Этот коллектор идет от Ржавого рынка, под Храмом и только потом выводит на Собачий пустырь. Но допустим, Расмуссен был убит в канализации, когда пытался найти проход, – это лишний раз доказывает, что такой путь существует и нынешние Василиски о нем прекрасно знают. А ты допрашивал-допрашивал, пытал-пытал и не выпытал? И даже зная о том, что магистр сбежал из запертого горящего здания, не предположил такой возможности? Ты очень не хотел, чтобы туннель нашли остальные. Почему?
– Например, потому, что я облажался.
– Но сейчас, когда буква объявилась – ты разве не рад? На шаг ближе к желанному Воплощению…
W молчал и упрямо глядел в окно.
– Так как же? Ты рад? Почему ты еще не отправил Стальных Стражей обыскать Храм, схватить злоумышленников? Почему отпустил Расмуссена одного? Почему скривил козью рожу, когда увидел осколки?
– В чем ты пытаешься уличить меня, брат?
– Пока не знаю. Но, например, в том, что ты сознательно отпустил магистра и позволил ему унести зеркало… букву… что бы то ни было из Города. Подальше от Господ F и P. Почему?
W резко развернулся, спрыгнул с подоконника и процедил сквозь зубы:
– А может, не хочу я никакого Воплощения – как тебе такая мысль? Может, мне и так неплохо?
– Предпочитаешь делить власть с мешком сала и мешком костей?
– Лучше, чем с мешком дерьма, а в последнее время от тебя неприятно попахивает… – W замер посреди комнаты. Отблески скользили по его лицу, и оно казалось переменчивым, как пляшущий над углями огонь.
– Я лишен иллюзий, ты забыл? – вкрадчиво произнес Кей. – Не тешу иллюзиями ни себя, ни других…
– А мог бы, хотя бы для разнообразия. Мог бы сделать вид…
– Зачем?