– А как же, – ухмыльнулся Скрипач.
Это был тот золотой период, когда все были живы, и война уже кончилась, и казалось, что впереди есть что-то хорошее и, без сомнения, светлое; когда в стране наступило самое настоящее продуктовое изобилие, и когда все стали потихоньку забывать, что такое голод… но еду уважали и ценили всё ещё очень высоко. Например, оставить что-то в тарелке, не доесть, считалось чуть ли не кощунством.
– Нет, – сознался Ри. – Борщ я оспорить не могу. Кир, можешь борщ оспорить?
– А на кой? – недоумённо отозвался рауф. – Солнышко, налей мне ведёрочко борща, пожалуйста. И побольше. Уммммм… нет, Рыжий, спорить с тобой можно, конечно, но готовишь ты всё-таки… очешуительно…
Собственно, философия Скрипача сводилась к тому, что существовало несколько основных блюд, которые присутствовали в любой кухне любого мира.
Мука: хлеб, лапша, пироги.
Мясо: варёное, печёное, жареное.
Овощи: варёные, печёные и тоже жареные.
А дальше начиналась игра с производными…
* * *
Вот сейчас Скрипач в эту игру с удовольствием как раз играл. Мало денег? Выбор ограничен? Всяким вкусностям не сезон? Не беда, прорвёмся.
– Всё-таки самые лучшие повара – это гермо, – решил польстить ему Ри, за то немедленно и поплатился.
– Самые лучшие повара – это мужчины, – возразил Скрипач. – И, поскольку у тебя голова не болит, придётся тебе поручить чистку картошки.
– О, чёрт…
– А то вы слишком хорошо устроились.
– Ты же сам сказал, чтобы мы не мешали.
– Почистишь картошку и не мешай дальше.
…К полудню голова у Ита прошла совершенно, и он был теперь в полном недоумении – почему она, собственно, вообще настолько внезапно разболелась? Скрипач, увидев, что с ним всё в порядке, тут же отправил его в магазин за молоком, луком, и «чего-нибудь сам придумай».
Пообедали отлично: куриный суп, да ещё с клёцками (Скрипач, я тебя обожаю! отвали от меня, извращенец, ты не меня, ты жратву обожаешь!), и жареная картошка, а затем Скрипач принялся за «что-то особенное», а Ит и Ри от греха подальше смылись в комнату, чтобы не мешать.
– Ожил, – констатировал Ит. – Совершенно ожил. Как мы всё-таки правильно сделали, что затеяли это всё.
– Ожил – не то слово, – подтвердил Ри. – У него в руках всё летает, я лет двадцать не видел, чтобы он так готовил.
– Маньяк, – усмехнулся Ит. – Эй, маньяк! В магазине что-то ещё нужно?
– Нет пока, – отозвался Скрипач с кухни. – Кончайте про меня сплетничать, посмотрите лучше, что завтра работаем.
– И то дело, – кивнул Ри. – Если что, мы тебя позовём.
– Если что, сами придёте…
…Площадки, которые предстояло посетить в ближайшие дни, располагались на юге города. Надо сказать, что эта Москва сильно отличалась от той, что была на Терре-ноль, и от той, что присутствовала в старых считках. Во-первых, она была едва ли не вчетверо больше – Москвой были Климовск, Подольск, Домодедово, Раменское… Во-вторых, реку не трогали, каналы не рыли – поэтому пойма, что располагалась между Автозаводской и Коломенской, была частично застроена, а ЗИЛ, как выяснилось позже, находился и вовсе в Капотне. В-третьих, север тоже претерпел существенные изменения – вместо лесопарка в Измайлово находился «Город грёз», чудовищных размеров парк развлечений, а Химкинский район Москвы был превращён в крытый торговый комплекс. Про лес-заповедник там, кажется, вовсе думать забыли. Аэропорт вообще загнали чёрт-те куда, и, хотя он назывался так же, Шереметьево, было не совсем понятно, почему… впрочем, возможно, у Шереметьевых было ещё одно имение, как знать.
Так вот. Нужная точка была расположена в незастроенной части поймы, на берегу реки. Летом там, судя по всему, цвело буйным цветом болото, но сейчас лежал снег, и теоретически ходить было вполне можно.
– Не провалиться бы снова, – недовольно заметил Ри, шмыгнув носом. – Что-то это совсем не радует.
– Не провалишься, – Ит пожал плечами. – И вообще, ты завтра сидишь дома и лечишься.
– А вы будете подставляться на пару. Вот спасибо.
– Не за что. Чудовище, пойми, или мы делаем нормально…
– Ит, я тебя прошу! Мы и так делаем, кажется. Конечно, мне очень хочется поинтересоваться у Павла о кое-каких вещах…
– Ни в коем случае нельзя, – Ит помрачнел. – Ри, нас подставляют.
– А то я не заметил.
– Слепой бы заметил. Но речь не об этом. Правда, посиди завтра дома и повозись с расчётами.
– Ит, ну что это такое «повозись»… – Ри поморщился. – Что это за выражансы? Я хочу хотя бы приблизительно подсчитать, чем эта авантюра может нам грозить. Всем, замечу. Сделаю примерную раскладку этих точек на карте, попробую выстроить противофазы. А дальше надо будет каким-то образом налаживать контакт с той бригадой, которая работает на противоположных участках.
– Наивный, – усмехнулся Ит. – Нет, в идеале, конечно, это так и должно быть, но ты пойми: этой второй бригадой, к примеру, могут оказаться верные слуги того же Молота, крайне заинтересованные в результате. Её может не быть, этой второй бригады. Или это вообще может оказаться подставой. Или…
– Я не идиот, – перебил его Ри. – Надо хотя бы понять, что она точно есть, эта бригада. Потому что я не только не идиот, но и не убийца. Мы думали, что система может грохнуть нас. А тебе в голову не приходило, что система может грохнуть ту гипотетическую противоположную бригаду?
– Приходило, – мрачно кивнул Ит. – В любом случае, Павлу с нами не повезло.
– Повезло, – отмахнулся Ри. – Очень повезло. Мы повязаны по рукам и ногам.
– Из-за нас, – Ит сник. – Ри, прости. Если бы не сын… мы бы сразу сказали Павлу «прощай», и только бы он нас и видел. Ты… боюсь, ты не поймёшь, как это. Да, он давно взрослый, и мы столько лет его не видели, но… Я отчасти даже рад, что у вас с Джессикой детей не было. Потому что я не вижу Фэба-младшего взрослым. И Маден я не вижу взрослой. Понимаешь?
Ри отрицательно покачал головой.
– Не могу объяснить, – Ит опустил голову на руки. – Но всё равно… Когда я о них думаю, я вижу мальчика, который несёт блюдечко с семенами для птиц, и девочку, которая бежит ко мне через гостиную… Ри, это невообразимое что-то. Я могу молчать про них годами, но они часть моей души, понимаешь? Даже если я им не нужен, как стал не нужен Фэбу-младшему, они всё равно часть души. Это… это закон жизни. Дети вырастают, уходят; родители живут сами по себе, дети сами по себе, видятся раз в десять лет, и максимум – через трансивер связываются… вот только кровь не обманешь. И сволочь эта, Марина, с которой мы говорили… она про этот закон знает. И совершенно правильно всё поняла.