– Ты должен рассказать мне, что произошло.
Рамзес стоял молча, продолжая смотреть на нее печальным взглядом. В этом белом одеянии шейха он был просто неотразим. Выражение его лица смягчило Джулию; она больше не могла отталкивать его.
Дрожащим голосом она произнесла.
– Ты провел с ней много времени.
– Но ведь ты не видела ее, – тихо сказал он, и голос его был наполнен страданием. – Ты не слышала ее! Ты не слышала, как она рыдает. Не осуждай меня. Она такой же живой человек, как я. Я вернул ее к жизни. Я сам буду судить себя.
Джулия сцепила пальцы и судорожно стиснула руки.
– Значит, ты не знаешь, где она?
– Я же сказал – она от меня сбежала. Она напала на меня, она хотела убить меня. Она сумасшедшая – лорд Рутерфорд был прав. Совершенно сумасшедшая. Она бы убила его, если бы я не вмешался. Эликсир не помог. Он просто исцелил ее тело.
Рамзес шагнул к Джулии, но она тут же повернулась к нему спиной. Боже, сколько же слез она пролила! И опять в носу защипало. Она не хотела больше плакать.
– Помолись своим богам, – сказала она, глядя на его отражение в зеркале. – Спроси у них, что теперь делать. Мой Бог наверняка не простит тебя. Но что бы ни случилось с этим существом, ясно одно. – Джулия повернулась и посмотрела ему в глаза. – Ты никогда, слышишь, никогда больше не должен пользоваться эликсиром. Выпей все, что осталось. Прямо сейчас, при мне. И выброси из головы его формулу.
Ответа не было. Рамзес медленно снял головной убор и провел рукой по волосам. Почему-то этот жест сделал его еще более неотразимым. Библейская фигура с развевающимися волосами, в развевающихся одеждах. Джулия почувствовала, что сходит с ума, и слезы вновь подступили к глазам.
– Ты понимаешь, что говоришь?
– Если опасно допивать его, найди какое-нибудь безлюдное место в пустыне, выкопай глубокую яму и вылей его туда. Избавься от него.
– Позволь мне задать тебе один вопрос.
– Нет. – Джулия снова отвернулась и закрыла руками уши. В зеркале она увидела, что Рамзес стоит совсем близко. И снова почувствовала, что ее мир разрушен, что свет ее жизни поглотила мрачная тьма.
Он ласково взял ее за руки и отнял их от ушей. Посмотрел в глаза и прижался к ней всем телом.
– Джулия, прошлой ночью… Если бы я не пошел с эликсиром в музей, если бы я не вылил его на останки Клеопатры, если бы вместо этого я предложил его тебе, ты бы согласилась выпить его?
Джулия не хотела отвечать. Рамзес крепко сжал ее запястье и повернул к себе.
– Ответь мне! Если бы я никогда не увидел ее там, лежащей под пыльным стеклянным колпаком…
– Но ты увидел.
Джулия собиралась держаться стойко, но он начал целовать ее – грубо, отчаянно, гладя лицо и шею. Он твердил ее имя как молитву. Он бормотал что-то на древнем египетском языке – она не понимала ни слова. А потом тихо сказал на латыни, что любит ее. Он любит ее. Это прозвучало и как объяснение в любви, и как мольба о прощении – Джулия поняла, как сильно он страдает. Он любит ее. Признание прозвучало так, будто он сам только что осознал это. Она не смогла удержаться от слез. И это привело ее в ярость. Джулия отстранилась. Потом поцеловала его и спрятала лицо у него на груди, позволяя ему снова сомкнуть объятия.
– Как она выглядит?
Рамзес вздохнул.
– Она красива?
– Она всегда была красивой. Красивой и осталась. Она – та самая женщина, которая обольстила и Юлия Цезаря, и Марка Антония, и вообще весь мир.
Джулия напряглась и вновь отстранилась от него.
– Она такая же красивая, как и ты, – сказал Рамзес. – Но ты права: это не Клеопатра. Это незнакомая женщина в теле Клеопатры. Из глаз Клеопатры смотрит чудовище, которое, чтобы добиться своей гнусной цели, использует ум Клеопатры.
Что еще сказать? Что ей делать? Он сам во всем виноват, с самого начала Джулия высвободилась из его объятий, села на стул, оперлась локтем о спинку и прижала ладонь ко лбу.
– Я найду ее, – сказал Рамзес. – Я исправлю свою чудовищную ошибку. Я снова отправлю ее во тьму, из которой вызволил. Она будет недолго мучиться. Она просто уснет.
– Какой ужас! Нужно найти другой выход… – Джулия разразилась рыданиями.
– Что я сделал с тобой, Джулия Стратфорд? Что я сделал с твоей жизнью, с твоими мечтами и устремлениями?
Джулия вынула из кармана носовой платок и приложила его ко рту, заставив себя прекратить бессмысленные рыдания. Вытерла нос и подняла на него глаза – на высокого красивого мужчину с трагическим выражением лица. Он мужчина, самый обыкновенный мужчина. Да, бессмертный, бывший когда-то царем, всегда – учителем, но все же человек, такой же, как все люди. Которые ошибаются. Которые любят.
– Я не могу жить без тебя, Рамзес, – сказала Джулия. – Нет, могу. Но не хочу. – Так, теперь плачет он. Если она не отвернется, у нее опять польются слезы. – Обычная логика в нашем случае непригодна, – продолжила она. – С этим существом ты ошибся. Ты оживил его, а теперь хочешь подвергнуть мучениям, собираясь похоронить заживо. Я не могу… не могу…
– Поверь, я сделаю все безболезненно, – прошептал Рамзес.
Джулия не могла говорить, не могла смотреть на него.
– Скажу тебе еще кое-что. Лучше ты узнаешь сразу, чтобы не было неразберихи. Генри мертв. Клеопатра убила его.
– Что?!
– Эллиот привел ее в жилище Генри в старом Каире. Он следил за мной в музее. А когда меня схватили солдаты, Эллиот отвел ее туда, и она убила и Генри, и его женщину, Маленку.
Джулия покачала головой, и снова ее руки потянулись к ушам. То, что она знала о Генри, о смерти своего отца, о покушении на ее собственную жизнь, почему-то потеряло сейчас значение. Она испытывала один только ужас.
– Поверь мне, я найду безболезненный способ. Я должен это сделать, чтобы невинная кровь больше не пролилась. Я не смогу успокоиться, пока этот кошмар не закончится.
– Мой сын не оставил никакой записки? – Эллиот не собирался покидать кожаное кресло и отказываться от джина. Но он знал, что, перед тем как напиться, нужно позвонить Алексу. И он попросил телефонный аппарат. – Но он не мог никуда уйти, не предупредив меня. Хорошо. А где Самир Айбрахам? Вы можете дозвониться до его номера?