Они переплыли реку, с помощью местного проводника забрались на ожидающих их верблюдов и поехали к гигантскому храму, где сохранились грандиозные статуи Рамзеса Великого.
Это было захватывающе: ехать верхом на таком звере. Джулия смеялась ветру в лицо, хотя побаивалась смотреть на землю, которая качалась далеко внизу. И все же, когда они остановились, она обрадовалась. Рамзес спрыгнул на землю и помог ей спуститься.
Проводник увел верблюдов. Они стояли одни, Джулия и Рамзес, под звездным небом, овеваемые легким пустынным ветерком. Далеко вдали мерцали огоньки их палаточного лагеря. Джулия видела лампу, светившую сквозь полупрозрачную ткань палатки, и крошечный огонек костра, танцующий на ветру: он мигал, словно бы угасал, но потом снова превращался в сноп желтого пламени.
Между гигантскими ногами бога-фараона они прошли внутрь храма. Если на глаза Рамзеса и набежали слезы, то ветер унес их, но вздох царя Джулия услышала. Почувствовав, как дрогнула его теплая ладонь, она прижалась к нему.
Они шли дальше, рука об руку, – его глаза все еще оглядывали величественные статуи.
– Куда ты отправился, – прошептала она, – когда завершил свое царствование? Ты отдал трон Мернептаху и уехал…
– Я забрался на край света. Настолько далеко, насколько хватило смелости. Куда не осмеливался заезжать смертный человек. Я видел обширные леса Британии. Люди там носили шкуры животных, прятались на деревьях и сверху стреляли деревянными стрелами. Я ездил на Дальний Восток; я открывал города, которые теперь навсегда исчезли. Я уже тогда начинал понимать, что эликсир действует на мой мозг так же, как на мышцы. За считанные дни я мог выучить новый язык, я мог… как бы поточнее выразиться… быстро адаптироваться. Но вместе с этим началась путаница.
– Что ты имеешь в виду?
Они остановились и теперь стояли на плотно утрамбованном песке. Царь смотрел на Джулию сверху вниз, и лицо его освещалось мягким сиянием звездного неба.
– Я больше не был Рамзесом. Я больше не был царем. У меня не стало национальности.
– Я понимаю.
– Я говорил себе, что мир как таковой – это все, что мне нужно. А что мне нужно еще, кроме как странствовать, наблюдать? Но это было не так. Я должен был вернуться в Египет.
– Вот тогда ты и захотел умереть.
– И я пошел к фараону, к Рамзесу Третьему, и сказал ему, что хочу стать его стражником. Это случилось тогда, когда я убедился, что меня не берет ни один яд. Даже огонь не смог меня уничтожить. Мне было очень больно, нестерпимо больно, но огонь меня не убил. Я был бессмертен. И это сделал со мной один глоток эликсира. Бессмертен!
– Как это жестоко, – вздохнула Джулия. Она не все поняла, но переспросить не осмеливалась и терпеливо ждала, пока он сам расскажет.
– После храброго Рамзеса Третьего было много других великих царей и цариц. Я приходил к ним, когда мне этого хотелось. И так я стал легендой – призраком человека, который разговаривал только с правителями Египта. Мое появление считалось великим знамением. Конечно же, у меня была своя тайная жизнь. Я шатался по улицам Фив как самый обычный человек – в поисках друзей, женщин, выпивки.
– Но никто не знал тебя настоящего, не знал твоего секрета? – Джулия покачала головой. – Как ты мог это вынести?
– Да, я больше не мог терпеть, – согласился Рамзес. – И вот тогда я записал свою историю на папирусных свитках, которые твой отец нашел в моей тайной лаборатории. Но в те далекие дни я был храбрее. И меня любили, Джулия. Пойми.
Он помолчал, будто прислушиваясь к ветру.
– Мне поклонялись, – продолжал он. – Как будто я все-таки умер и стал тем, кем объявил себя: стражником царского дома, защитником правителей, палачом негодяев, преданным не царю, но самому царству.
– Может, боги тоже чувствуют себя одинокими?
Рамзес добродушно рассмеялся:
– Ты знаешь ответ. Но не понимаешь до конца силы снадобья, которое превратило меня в того, кто я есть. Я сам не до конца это понимаю. О, безрассудство тех первых лет: я постоянно проводил над собой эксперименты, словно какой-нибудь физик. – Горькая складка пролегла у его рта– Понять этот мир – вот наша задача, разве нет? Даже простые вещи ускользают от нас.
– Да, с этим трудно спорить, – прошептала Джулия.
– В самые трудные минуты я полагался только на свою веру. Я понимал то, чего не понимали другие. «Все пройдет» – вот древняя истина. И все-таки я так устал… так устал.
Он обнял ее, нежно прижимая к себе, и они направились обратно. Ветер стих. Рамзес согревал Джулию, и только теперь она полностью открыла глаза, не опасаясь, что в них попадут песчинки. Царь говорил тихо, медленно, вспоминая:
– Потом на нашу землю пришли греки. Александр, построивший много новых городов, сотворивший новых богов. Мне хотелось только одного: погрузиться в сон, похожий на смерть. И все-таки я боялся смерти, как всякий обычный человек.
– Понимаю, – прошептала Джулия, чувствуя, как: дрожь пробежала по ее телу.
– Наконец я решился на трусливую сделку. Уйду в гробницу, во тьму, – а это, я знал, лишит меня сил: постепенно ослабею, погружусь в глубокий сон и уже не очнусь. Но жрецы царского дома, который я охранял, будут знать, где я лежу, будут знать, что солнечный свет может возродить меня к жизни. Они будут передавать этот секрет каждому новому правителю Египта, предупреждая, что мое пробуждение должно сослужить добрую службу Египту. И горе тому, кто осмелится разбудить меня из простого любопытства или со злыми намерениями, потому что тогда я жестоко отомщу.
Они прошли через двери храма и остановились. Рамзес оглянулся и в последний раз окинул взором колоссальные статуи. Лицо царя купалось в лунном свете, падавшем сверху.
– Но во время сна ты был в сознании?
– Не знаю. Я не раз задавал себе этот вопрос. Мне часто казалось, что я вот-вот проснусь, – в этом я уверен. И мне снились сны. О, какие мне снились сны! И если я что-то узнавал, то это происходило во сне. Понимаешь, сам я не мог проснуться. У меня не было сил потянуть за цепь, приподнимавшую обитый железом ставень, который мог пропустить в гробницу солнечный свет. Может быть, я и знал, что происходило снаружи. Во всяком случае, позже меня ничто особенно не удивляло. Я превратился в легенду в Рамзеса Проклятого, Рамзеса Бессмертного, который спит в пещере, ожидая, когда какой-нибудь храбрый царь или царица Египта разбудит его. Не думаю, что они верили этой легенде. Пока…
– …Не пришла она.