– Вы меня не спросили, почему я думаю, что в этой картине есть что-то странное. В той самой, которую вы принесли.
– Вы хотите сказать, что она не принадлежит вашему мужу? Что ее написал кто-то другой?
– О нет, эту картину написал Уильям. Насколько я помню, в каталоге она значилась под названием «Дом у канала». Но сейчас она не совсем такая, как была на выставке. В ней что-то изменилось.
– Что же именно?
Миссис Боскоуэн протянула испачканный глиной палец и указала на точку, расположенную под мостом, переброшенным через канал.
– Вот, – сказала она. – Видите? Здесь под мостом нарисована лодка, верно?
– Да, – сказал Томми, не понимая, в чем дело.
– Ну так вот, когда я в последний раз видела картину, этой лодки там не было. Когда картина выставлялась, на ней не было никакой лодки.
– Вы хотите сказать, что кто-то – не ваш муж – нарисовал эту лодку потом, позже?
– Да. Странно, не правда ли? Не могу понять, для чего это понадобилось. Сначала я удивилась, увидев на картине эту лодку – на канале вообще не бывало лодок, – а потом заметила, что пририсована она не Уильямом. Это сделал кто-то другой. Интересно бы узнать кто. – Она посмотрела на Томми. – И еще интересно – зачем.
Томми не мог предложить никакого ответа. Он смотрел на миссис Боскоуэн. Его тетушка Ада назвала бы ее женщиной непоследовательной, однако ему она такой не показалась. Она изъяснялась несколько туманно, и у нее была манера перескакивать с предмета на предмет. То, что она говорила в данный момент, казалось, не имело связи с тем, о чем шла речь минуту назад. Томми показалось, что она знает гораздо больше, чем готова рассказать. Любила ли она своего мужа, ревновала ли его, а может быть, презирала? Это невозможно было понять ни по ее поведению, ни по ее словам. Однако у него было такое чувство, что привязанная под мостом лодочка, которая была пририсована позже, внушала ей какое-то беспокойство. Ей не нравилось, что на картине появилась лодка. Неужели она действительно помнила – ведь прошло уже столько лет! – рисовал ли Боскоуэн лодку у моста или нет? Ведь это, по существу, такая пустячная деталь. Если бы она видела в последний раз картину год или два назад... но ведь это было значительно раньше. А миссис Боскоуэн почувствовала беспокойство. Он снова посмотрел на нее и увидел, что она с любопытством разглядывает его. В ее взгляде не было враждебности, она просто внимательно изучала его. Очень внимательно.
– Что же вы теперь собираетесь делать? – спросила она.
Ответить на этот вопрос было, по крайней мере, нетрудно. Он прекрасно знал, что собирается делать.
– Сегодня поеду домой, посмотрю, нет ли от жены каких-нибудь вестей – может, она звонила или написала. Если же нет, то завтра отправлюсь в это самое место, в Сэттон-Чанселор. Надеюсь, что там я ее найду.
– Это будет зависеть от некоторых обстоятельств, – сказала миссис Боскоуэн.
– От каких именно? – резко спросил Томми.
Миссис Боскоуэн нахмурилась, а потом пробормотала, словно про себя:
– Интересно, где она теперь?
– О ком это вы?
Миссис Боскоуэн, которая отвернулась было от Томми, теперь снова посмотрела на него.
– О, я имею в виду вашу жену. – Затем она добавила: – Надеюсь, с ней ничего не случилось.
– Почему, собственно, с ней должно что-то случиться? Скажите мне, миссис Боскоуэн, вы что-то знаете об этом месте, что-то неладно в этом Сэттон-Чанселоре?
– В Сэттон-Чанселоре? В этом месте? – Она покачала головой. – Нет, я думала не о месте.
– Тогда, наверное, о доме? – предположил Томми. – Этот дом на канале, а не сама деревушка Сэттон-Чанселор.
– Ах, дом, это был прекрасный дом. Знаете, такой... он был словно специально предназначен для любовников.
– И там действительно жили любовники?
– Иногда. Правда, нечасто. Если дом предназначен для любовников, там и должны жить любовники.
– И его не следует использовать по другому назначению.
– Вы очень догадливы, – заметила миссис Боскоуэн. – Вы поняли, что я имею в виду, не правда ли? Дом, предназначенный для любовников, нельзя использовать для дурных целей. Дому это не понравится.
– Вам что-нибудь известно о людях, которые жили там в последнее время?
Она покачала головой:
– Нет. Я вообще ничего не знаю об этом доме. Он никогда не играл никакой роли в моей жизни.
– Но ведь вы о чем-то подумали... нет, скорее о ком-то?
– Да, вы правы. Я подумала о... о ком-то.
– Вы не могли бы мне рассказать об этом человеке? О котором подумали?
– Да тут нечего рассказывать. Просто иногда задаешь себе вопрос: где-то он может быть? Что с ним происходит, как он вообще поживает? Вдруг возникает чувство... – Она махнула рукой и вдруг неожиданно предложила: – Не хотите ли копченой рыбки?
– Рыбки? – изумленно переспросил Томми.
– Знаете, у меня тут есть парочка копченых селедок. Вот я и подумала, что вам следует подкрепиться, прежде чем вы поедете на вокзал. Вам нужно на вокзал Ватерлоо, – добавила она. – На Сэттон-Чанселор поезда идут оттуда. А пересаживаться нужно в Маркет-Бейзинге. Кажется, там ничего не изменилось.
Это было знаком того, что ему пора уходить. Он так и сделал.
Таппенс открыла глаза и зажмурилась. Перед глазами все плыло. Она попыталась приподняться, но тут же сморщилась от резкой боли и снова уронила голову на подушку. Закрыла глаза, но следом снова их открыла и поморгала.
Обстановка, которая ее окружала, показалась ей знакомой, и это ощущение принесло ей некоторое удовлетворение. «Я в больнице, лежу в палате», – подумала она. Довольная своими успехами, она не стала больше напрягать мозги и делать какие-либо выводы. Она в больнице, и у нее болит голова. Почему она в больнице и почему у нее болит голова – это ей было неясно. «Что-нибудь с машиной», – предположила она.
Возле ее кровати двигались сиделки и сестры. Это казалось вполне естественным. Таппенс снова закрыла глаза и сделала осторожную попытку сосредоточиться. На ее мысленном экране возникло смутное изображение пожилого человека в одежде священника. «Отец? Это отец?» – подумала Таппенс. Однако она не была уверена. Наверное, так оно и есть.