— Так, Володя, немедленно приезжай за мной! — услышали мы голос Чернецова, банкир звонил своему водителю. — Да, уже можно.
— Гриша, ну может, ты останешься до завтра?
— Нет, Люда, мне здесь делать нечего. Признаюсь, я не ожидал от тебя такого…
— Какого, Гриша, такого? Это же молодежь, она неуправляемая, когда собирается больше трех человек!
— Не просто молодежь, а какой-то клуб гомосексуалистов, и, похоже, твой сын тоже в него входит. Ты хоть понимаешь, Люда, что едва не подставила меня? Представляешь, что могли бы написать обо мне журналисты?
— Так я же и говорила, что не надо их пускать.
— Все, я не желаю больше ни минуты оставаться в этом доме!
— Я поеду с тобой.
— Нет, Людмила, мне надо побыть одному, все хорошенько взвесить…
— Гриша, уж не хочешь ли ты сказать, что сегодняшнее происшествие может отразиться на наших отношениях?
— Хочу, — откровенно признался Чернецов. — О, я вижу, Володя подъехал. Счастливо оставаться!
— Гриша, я люблю тебя!
— Не надо, Люда, лишних слов. Ни к чему.
— Мама, да не унижайся ты перед ним… перед надутым индюком! — встрял в разговор Александр. — Пусть катится отсюда вон, если его пугает, что я гей. Да, я гей! И не стыжусь этого!
— Саша, замолчи! — Голос Людмилы Дмитриевны дрогнул. — Как ты мог? За что ты со мной так?
— Мама, поверь мне, я не хотел…
— Не хотел он… О чем ты только думал, когда приглашал этих людей?
— Да никого я не приглашал, — оправдывался Александр.
— Так я тебе и поверила! У них же были пригласительные билеты.
— Я понятия не имею, кто их напечатал.
— Не ври! Все равно я не верю ни одному твоему слову. Ты мою жизнь разрушил, и я тебе этого никогда не прощу.
* * *
На следующий день все горовские газеты взорвались фейерверком статей о творческом вечере Александра Ивченко.
— Дедуля, ты только послушай! — веселилась я. — «Сын известной бизнес-леди, Александр Ивченко, под видом своего творческого вечера устроил у себя дома «голубую» сходку… Людмила Дмитриевна призналась, что считает сына талантливейшим художником, основоположником нового направления в современной живописи, который охарактеризовала как фьюжн иконописи и сюрреализма. Остается только гадать, почему она не захотела проспонсировать экспозицию его работ в одном из выставочных залов города…»
— Полетт, у меня такое ощущение, что звездой вчерашней тусовки была именно госпожа Ивченко, а не ее сынок-именинник, — заметил Ариша.
— Так и есть. Никто не воспринимает Александра всерьез, он всего лишь сын своей известной матери. Без нее Сашка — ноль без палочки. Даже его слова приписываются Людмиле Дмитриевне. Благодаря журналистам наша «газовая леди» превратилась в покровительницу всех геев, — резюмировала я.
— Это хорошо для нас или плохо? — уточнил дедуля.
— Конечно, хорошо. Госпожа Ивченко страшно обижена на сына за то, что тот рассорил ее с Чернецовым. По-моему, она еще надеялась как-то залатать трещину в отношениях с банкиром, но после скандальных статей вряд ли такое возможно. Мамаша уже пообещала Сашке перекрыть финансовый поток. А что будет, когда станет известно о его причастности к убийству Голубевой? Кстати, один журналист заметил, что Александр сделал почти точную копию иконы, украденной из квартиры Тамары Вахтанговны. Сашка едва дар речи от этого не потерял… Интересно, откуда репортер это узнал? Надо будет попросить Ярцева, чтобы свел меня с Дроздом…
— Полетт, по-моему, звонит твой мобильник, — перебил меня Ариша.
— Да, спасибо, слышу.
Я направилась в свою комнату. Судя по мелодии, звонил Крючков.
— Полина, надо полагать, это твоих рук дело?
— Во-первых, добрый день. А во-вторых, что ты имеешь в виду?
— Я имею в виду публикации в прессе. Почему ты меня ни о чем не предупредила? Даже Серебров, оказывается, был в курсе, что художник устраивает творческий вечер, а я не удостоился чести знать о нем заранее.
— Женя, по-моему, важен результат, а не то, как мне удалось его достигнуть. Но если честно, то я ни о чем тебе не рассказала, потому что боялась сглазить…
— Ну что ж, Полина, я тебя поздравляю. Благодаря твоим стараниям Сашка Ивченко наверняка впал в немилость у своей мамочки. Пора переходить к заключительному этапу нашей операции, не правда ли?
— Пора, — подтвердила я.
* * *
Ярцев по моей просьбе организовал мне встречу с Виктором Дроздом. Оказалось, что журналист встречался с Голубевой примерно за неделю до гибели женщины. Та рассказывала Виктору о коллекции икон, которую собирал ее муж. Икона Целителя Пантелеймона была семейной реликвией супруга, которая передавалась из поколения в поколение, ведь практически все его предки были врачевателями. Тамара Вахтанговна обмолвилась, что какой-то сосед просил ее продать все иконы, но она отказалась, признавшись, что завещала их церкви Спаса на Крови.
Несмотря на то, что Голубева не назвала Дрозду фамилию того предприимчивого соседа, я не сомневалась, что им был Ивченко. Художнику не удалось законным путем завладеть иконами, и тогда Александр решил пойти на преступление, исполнителем которого стал сантехник.
Скандальная волна, поднятая с моей подачи горовскими журналистами, очень быстро докатилась до областного центра. Тамошние газетчики напоминали стаю стервятников, почувствовавших запах раненой дичи. Казалось, они только и ждали удобного момента, чтобы обрушиваться на «газовую леди». На нее вылили буквально тонны информационной грязи — ей ставилась в вину не только стремительная карьера, которой способствовали выгодные браки, а также наплевательское отношение к подчиненным и нетрадиционность сексуальной ориентации сына. Скандал вокруг госпожи Ивченко долго не утрачивал злободневность, потому что постоянно подогревался новыми нелицеприятными фактами, вылезавшими на поверхность. В Интернете просочился слух о том, что сын Людмилы Ивченко замешан в убийстве заслуженного врача России…
* * *
Две недели медики обследовали Михаила Степанова и не нашли сколько-нибудь серьезных отклонений в его психике. И вот в тот день, когда его готовили к выписке, в отделение поступил новый больной — Артур Тумасян. Увидев его, Степанов постучался в ординаторскую.
— Заходите!
— Я должен вас предупредить, что новый больной — вовсе не больной. Он симулянт. Да-да, я знаю, что говорю! Тумасян совершенно здоров и только прикидывается сумасшедшим, — доверительным шепотом сообщил коммунальщик своему лечащему врачу.
— Михаил Александрович, зачем же это ему? — спросила Алла Николаевна Кочнева, с интересом ожидая ответ.