– Может, вы отпустите мою руку? – сердито спросила я Охотника, который вцепился в мой локоть и не отпускал его.
– Конечно. Простите, – пробормотал он, выпуская меня.
Я огляделась. Арбуз. Кто-то уронил арбуз, и теперь розовая мякоть валяется на полу осклизлыми клочьями. Да, это арбуз, это не мозги гениального Гнедича, великого комбинатора мирового рынка, авантюриста от долларового станка. Лучше думать, что это арбуз, иначе можно сойти с ума.
После того как стало ясно, что, кроме Гнедича, никто не пострадал, страх отпустил людей, и на смену ему пришло, поводя длинным заостренным носиком, извечное человеческое любопытство. Все-таки не каждый день приходится присутствовать при том, как знаменитый на весь мир банкир теряет голову, причем в самом что ни на есть буквальном смысле. Падаль всегда притягивает к себе взоры – особенно если эта падаль в жизни пользовалась кое-какой известностью. Первой шагнула вперед та самая дамочка, которая истошно призывала то мужа, то неведомого Леню. На лице ее большими буквами был написан жадный интерес: как же все-таки выглядит, ну, это самое, тело то есть, которое взрывом разнесло на части? Вслед за дамой потянулись и другие. Гости выползали из укромных ниш, из-за колонн, из закутков, из-под подоконников, слезали с люстр, выбирались из разбитых чашек и паркетных щелей и зачарованно пялились на бесплатный аттракцион. Смертельный номер, господа! Отрывание головы заживо! Детей и подростков просят не беспокоиться! Только для изысканных ценителей, только один раз в этом году! Беспримерный трюк, который вы нигде больше не увидите! Подходите, подходите ближе, не стесняйтесь! Свою цену вы уже заплатили.
– Не ходи туда, – угрюмо сказал мне Охотник. – От него мало что осталось.
– Прикурил, прикурил, – лепетал собеседник почившего в бозе банкира и внезапно залился истерическим смехом. Слезы текли по его лицу.
Наконец в дверях нарисовался врач. Он нахмурился, увидев тело и Калиновского, который рыскал возле трупа, как собака.
– Осмотрите его, – резко бросил капитан, указывая на впавшего в прострацию гостя. – Он не контужен?
– Нет, со мной все хорошо, все хорошо, – лепетал гость, всем телом раскачиваясь на стуле. Он схватился за шею, рванул ворот и показал всем присутствующим маленькую иконку на золотой цепочке. – Слава богу, надел сегодня! Это Богородица, она спасла меня, она, она, она. – Он схватил иконку дрожащими руками и стал покрывать ее горячими поцелуями, – не попустила детей моих стать сиротами… – Он поник головой и судорожно зарыдал. Никто из гостей даже не улыбнулся, наоборот, некоторые торжественно перекрестились, и я готова была поклясться, что сегодня многие из них побегут в церковную лавку заказывать себе точно такую же иконку. Мало ли что может случиться в этой жизни…
Теперь толпа полностью закрыла от меня распластанное на полу нелепое тело. Эх, Калиновский, Калиновский! Оплошал ты, капитан, оплошал! Видишь, а я тебя предупреждала, что с Ангелом шутки плохи! И, как будто мне было мало уже случившегося, я (сама не знаю зачем) стала протискиваться поближе к трупу. Чтобы продвинуться вперед, мне пришлось даже поработать локтями. Никита Боголюбов стоял в первых рядах, не подпуская зевак. Он взглянул на меня, и я поразилась тому, какое у него страшное, изможденное лицо. Совсем как у того несчастного, которого врач усиленно отпаивал успокоительным. Под глазами резко обозначились мешки, нижняя губа отвисла. Я отвернулась и переключила свое внимание на труп.
Охотник оказался прав: смотреть тут было особенно не на что. От головы и верхней части тела остались одни воспоминания. Возле трупа, внимательно следя за действиями Калиновского, топтались проштрафившиеся телохранители покойника, и я была совершенно уверена, что все они уже думают о том, что завтра им придется подыскивать себе другое место. Прощай, Кипр, перелеты на частном самолете и должность переносчика любимых сигар. Начинается другая жизнь, и еще неизвестно, захотят ли работодатели взять к себе на службу олухов, хозяина которых убили под самым их носом.
– Ну, что? – спросил Никита с нетерпением.
– Что, что, конь в пальто, – передразнил его Калиновский. – Направленный взрыв, вот что это такое.
– Это и ежу ясно, – процедил Никита. – Специалист, мать твою!
Капитан медленно поднялся на ноги и посмотрел Никите прямо в глаза.
– Ты, г…о недоделанное, – голос его был тих и страшен, – знай свое место, понял? Я тебе не шестерка, чтобы на меня цыкать. Усек, корешок?
Он придвинулся к Никите вплотную, и, хотя тот изо всех сил пытался сохранить лицо, под напором невысокого капитана ему все же пришлось отступить назад.
– Да я что… Да ведь ясно же…
– Ни хрена не ясно. Где была взрывчатка? В зажигалке? Как только он щелкнул ей, сразу же раздался взрыв. Так? Или не так?
Никита облизнул губы. Судя по его лицу, ему смертельно хотелось в это мгновение оказаться подальше отсюда и обсуждать что-нибудь более мирное – к примеру, перспективы выращивания апельсинов в подмосковном климате.
– Может, взрывчатка находилась в сигаре? – предположил Владислав, кусая губы. – Зажигалка же совсем маленькая, а взрыв был… – Он поежился и не окончил фразу.
Калиновский недовольно прицокнул языком.
– Сигара тоже не настолько большой предмет, чтобы… – Капитан передернул плечами. – Ладно. Пора вызывать спецов, пусть они хорошенько тут все осмотрят. Гостей и всех, кто был при взрыве, на второй этаж. – Поднялась волна протеста. – Ничего особенного, господа, только поделитесь впечатлениями о происшедшем, может, кто и вспомнит что ценное. Обещаю, надолго вас не задержат. И никто, слышите, никто не уйдет отсюда, пока я с ним не побеседую!
– А камеры? – спросил Охотник. – Может быть, они что-нибудь засекли?
– Маловероятно, – подумав, ответил Калиновский. – Хотя, чем черт не шутит… Никита! Мне нужны все сегодняшние записи с камер наблюдения!
– Назад, – скомандовал капитан.
Глаза у него были осовевшие от усталости, но он не сдавался и упорно поглощал кофе, чашку за чашкой. Был вечер, всех гостей уже давно допросили и отпустили по домам. Допрашивал, само собой, Калиновский, а уж он-то дело свое знал туго. Скажу коротко: ничего решительно этот допрос не дал, и никто не сознался в том, что является убийцей, присвоившим себе функции Ангела Смерти.
– Вот сейчас… – сказал Калиновский, покусывая ноготь. Он явно нервничал, и это совсем не вязалось с его обычной манерой держать себя.
Картинка на экране ожила, задвигалась. Столы. Люди. Кто-то жует, кто-то мирно беседует. Бдительные лица охранников. Вот молодой парень, повинуясь знаку хозяина, достает из кармана заветную коробочку, обрезает кончик сигары. Надо же, а в первый раз я этого не заметила. Последнее мгновение жизни банкира: он подносит к сигаре ту самую зажигалку. Дальше на пленке – яркое светящееся пятно. Вопли бьются в уши, как нелюбимый муж – в квартиру жены, к которой он все еще неровно дышит.