– У вас час времени, – предупредил охранник.
– А потом что – продолжите пытки? – фыркнула Дарья, подбоченясь и вперив в мужчину взгляд, полный презрения.
– Бог с вами, мадам адвокат, какие пытки? – развел руками конвоир. – Мы были с ним нежны, как с младенцем!
– Да уж, это очевидно!
Когда дверь закрылась с внешней стороны, Даша вновь посмотрела на Анатолия. Он глядел в пол.
– Почему ты мне солгал? – тихо спросила она. – Про оружие?
Он ответил не сразу, а когда все-таки ответил, то не поднимая головы.
– Я не лгал в главном – в том, что не убивал Илью Митрохина. Думал, что этого достаточно.
– Думал он! – сердито буркнула Даша. – Здесь я думаю, а твоя задача – выполнять то, что тебе советует адвокат… Та запись подлинная, да? Где ты забираешь пистолет?
Он кивнул.
– Господи, зачем?! – всплеснула руками Дарья. – Ну, спрятал ты его – зачем потом возвращаться?
– Я не мог оставить пистолет отца в солярии – боялся, что кто-то может его найти… Или что он пропадет.
– Жаль, что не пропал!
– Это все, что мне от него осталось, – тебе не понять. С тех пор, как погиб отец, наша жизнь покатилась под откос. Сначала этот Юра, папаша Маринкин, кровь нам портил, потом мать под машину попала, затем – Маринка… Так что, выходит, пистолет этот – единственное напоминание о той, другой жизни, понимаешь?
Даша не понимала. Она не привязывалась к вещам и легко с ними расставалась. Правда, ей еще не приходилось терять дорогих людей, и, возможно, Анатолий имел право оставить у себя некую «реликвию»?
– Ты не хочешь спросить, убил ли я Митрохина на самом деле? – поднял наконец глаза Толя.
– А ты не соврешь – опять?
– Я и в первый раз не врал: не убивал.
– Тогда как после убийства к тебе попал пистолет? Допустим, его выкрали с целью тебя подставить, но потом-то?
– В день, когда погиб Илья, у меня не должно было быть операций, но накануне позвонили из больницы и попросили заменить одного из коллег. Ранняя операция начиналась в половине восьмого. Перед выходом я, как обычно, проверил электронную почту, а там вдруг всплывает срочная новость: Митрохин убит! СМИ еще молчали, и я не был уверен, что это правда, да и времени на выяснение обстоятельств не оставалось. Зато в больнице, открыв свой шкафчик, я обнаружил пистолет. Я узнал его сразу, ведь на нем есть гравировка, адресованная отцу. Мне оставалось лишь сопоставить эти два факта – предполагаемую смерть Ильи и оружие, чтобы понять, что кто-то хочет меня подставить. Надо было срочно что-то предпринять. Уйти из больницы я не мог – это вызвало бы подозрения, как не мог и оставить пистолет в шкафчике: совершенно ясно, что его положили туда не просто так, а я обнаружил только потому, что пришел в неурочное время. Едва я успел сунуть пистолет в кадку с пальмой в солярии и спуститься в раздевалку, как в больницу нагрянула полиция с обыском. Они перешерстили все, уделяя особое внимание шкафчикам врачей. У меня создалось впечатление, что полицейские точно знали, что должны обнаружить, и очень расстроились, когда ничего не нашли.
Даша задумалась. Рассказ Анатолия выглядел правдоподобно, но главным было не это, а то, что ей самой очень хотелось ему верить. Она не могла представить, что допустила фатальную ошибку, приняв волка за овцу, – Толик не сумел бы убить человека, а потом хладнокровно врать. Да, он вполне мог застрелить Илью Митрохина в приступе ярости… Однако такой «приступ» не вяжется с тем, что он, идя на встречу с покойным, прихватил с собой пистолет. Вот если бы Митрохин сам пришел к нему – тогда другое дело. В любом случае, так как отсутствуют записи с камер наблюдения, у следствия недостаточно доказательств, а объяснения Анатолия дотошный прокурор может принять за правду – в конце концов, доказательств обратного ведь нет?
– Ладно, – тяжело вздохнула Даша. – Будем придерживаться твоей версии: тебя подставили, а пистолет подложили.
– Что значит – «моей» версии? – оскорбился Анатолий. – Именно так все и было!
– Однажды ты меня уже надул, – жестко заметила Дарья. – Так что не удивляйся моим сомнениям. А если они имеются у меня, будь уверен, у прокурора тоже появятся!
Толя снова опустил голову и сжал руки, лежащие на столе, в кулаки.
– Маринка как? – спросил он, словно решив забыть о том, в каком положении находится сам.
– Мама говорит, что «Голудрол», который вы пытались бойкотировать со своей командой, вылечил твою сестру.
– Что, правда?
В голосе Анатолия Даша радости не заметила. Впрочем, неудивительно: если верить маме, проблема, стоявшая в данный момент перед Мариной, ничуть не легче, чем рак. Тем не менее она кивнула и добавила:
– По крайней мере, теперь можно подумать о пересадке почки.
– Ты хоть представляешь, насколько трудно провернуть эту авантюру? – мрачно спросил Толя. – Девочку, у которой еще рано говорить об устойчивой ремиссии, никто и не подумает даже в очередь поставить!
– А что, если за деньги? – спросила Даша.
– В смысле?
– Ну, допустим, у тебя была бы нужная сумма, чтобы достать почку и сделать операцию, скажем, в какой-нибудь европейской клинике?
– Торговля органами запрещена – странно, что ты, адвокат, не в курсе!
– Да я вовсе не о торговле говорю! Это же можно оформить законным путем… наверное.
– Не знаю, – покачал головой Анатолий. – Я об этом еще не думал. И неизвестно, когда смогу это сделать!
– Не падай духом, – сказала Даша, похлопав его по руке. – Я – лучшая в своем деле: если тебя можно вытащить, то у меня получится.
Ей хотелось сказать что-нибудь ободряющее, но она терпеть не могла попусту обнадеживать подзащитного. Словно догадавшись, о чем она думает, Толя схватил ее ладонь и сжал изо всех сил.
– Спасибо, что не врешь, – сказал он. – И не обещаешь золотые горы!
Даше не хотелось, чтобы он отпускал ее руку.
* * *
Громкий автомобильный гудок неприятно резанул по ушам, и я оглянулась в поисках того, кто нарушает тишину.
– Анна?
Из серебристо-серой «Ауди» вылез высокий худой мужчина, и я ошалело уставилась на его лицо, казавшееся странно знакомым.
– Анна, вы опоздали, – произнес он, подходя ближе. Я наконец поняла, в чем дело. Черт, совсем забыла о встрече с Ван Хаасом, а ведь он звонил заранее!
– Про… стите, – пробормотала я, старательно делая вид, что ничего особенного не произошло.
– Вы забыли, верно?
Он пристально смотрел мне в глаза, и я не стала отпираться.
– Простите еще раз…
– Выглядите озабоченной. Проблемы?