– То есть виноват ее врач? – уточнила я.
– Мне кое-что непонятно, Анна Демьяновна. Судя по истории болезни и тому, что рассказывает сама Марина, выходит так, что хроническая почечная недостаточность развилась у нее слишком уж быстро, и терминальная стадия наступила, прямо скажем, в рекордно короткие сроки! Анемия и другие эффекты, вызываемые этим заболеванием, возможны и при лечении онкологии, поэтому, вполне вероятно, врач и не заметил ничего, пока не проявились симптомы, обычно не характерные. Марина не страдала ни диабетом, ни другими заболеваниями, по которым ее можно было бы отнести к группе риска. Правда, от врача многое зависит. Допустим, такие проявления, как отеки ног, уменьшение объема мочи и гипертония можно было бы заметить – при желании. С другой стороны, принимая во внимание лечение от онкологии, усталость, слабость, тошноту и рвоту, потерю аппетита и веса легко отнести на его счет.
– И за какое время, по твоим прикидкам, у Марины развилась тяжелая хроническая почечная недостаточность? – спросила я.
– Полагаю, месяцев за пять.
– Невероятно!
– Вот именно. Обычно это тянется годами, а тут… Сейчас у нее зашкаливает креатинин, а скорость клубочковой фильтрации катастрофически мала, и я не вижу другого выхода, кроме пересадки. Как насчет ее брата?
– К сожалению, он не подходит в качестве донора, – пробормотала я.
– Что ж, тогда ситуация выглядит печально, – грустно покачала головой Оля. – Но одно ясно: Марина больше не онкологическая пациентка, хотя жизнь ее по-прежнему в опасности.
– Значит, Толик все-таки прав!
– Вы о чем?
– О том, что именно применение «Голудрола» вызвало развитие почечной недостаточности.
– Знаете, Анна Демьяновна, – проговорила Оля задумчиво, – я вам раньше не говорила… Когда вы упомянули «Голудрол», я сходила к нашей заведующей, Алле Олеговне.
– Ты что-то узнала об этом препарате?
– Узнала, почему я о нем ничего не знаю. Вы же в курсе, как лекарства попадают в больницы?
– Ну, – пробормотала я, – обычно «сверху» спускается директива. Вроде бы какой-то аукцион объявляется?
– Точно. На аукционе выигрывает самый дешевый препарат, и «Голудрол», из всех имеющихся, оказался как раз таким. Кроме того, результаты клинических испытаний показывали, что он эффективен при лечении острого лейкоза.
– Но почему он миновал вашу больницу? – недоуменно спросила я.
– Алла Олеговна, слава богу, отбрехалась! Она не делилась ни с кем из нас, но, оказывается, слышала о тяжелых побочных эффектах «Голудрола». Только благодаря этому, думаю, мы сейчас не пожинаем плоды его употребления.
– Интересно, как ей это удалось? С другой стороны, если врачи знают о побочных эффектах препарата (а лечащий врач Марины не мог не видеть, что происходит), то почему же они не выносят вопрос на врачебную комиссию? Когда я активно практиковала, случались такие ситуации, и мы находили решение!
– Это было давно, Анна Демьяновна, – вздохнула Оля. – Сейчас балом правит большой, толстый РУБЛЬ, поэтому мало кого интересуют последствия. Рынок не подразумевает ни ответственности, ни совести, только прибыль, дивиденды… Если пойдешь к начальству со своими жалобами, то в лучшем случае получишь выговор и бесплатный совет не лезть не в свое дело. Вот и сидят все, уши прижавши, помалкивают.
– И «залечивают» пациентов, что ли?
– Большинство считают, что, если препарат «одобрен Министерством здравоохранения», то их дело маленькое.
– Отлично! – фыркнула я. – Выходит, только один врач и восстал, да и тот сидел бы в кустах, скорее всего, если бы его лично дело не коснулось?
– А что, есть такой герой? – заинтересовалась Оля.
– Да ты его знаешь – Толя Кречет, брат Марины. А теперь его в убийстве обвиняют, и все из-за бурной деятельности, которую он развернул при помощи других пострадавших от «Голудрола».
– Толю – в убийстве? – не поверила Оля, снимая очки и щурясь на меня, как сова с дерева в светлое время суток. – Нет, это вы о ком-то другом говорите! Он с сестрой возится, как с собственным ребенком, ласковый такой, добрый…
– Я тоже так считаю, – кивнула я. – Толя на убийство не способен, однако следователь со мной не согласен.
Мы немного помолчали.
– Что нам с Мариной-то делать?
– Держать ее здесь смысла не имеет. Через два месяца приводите на обследование, потом еще через полгода. Если в течение года рак не вернется, можно будет говорить об устойчивой ремиссии. А вот с почками… Если хотите, я поговорю со своим приятелем, он в центре трансплантологии работает. Правда, сомневаюсь, что он предложит что-то конкретное. В лицо вам это никто не скажет, но беда в том, что диагноз Марины толкает ее в самый конец очереди на пересадку, а время не ждет. Но он может что-нибудь посоветовать.
– Сделай милость, поговори, – попросила я. – В нашем положении любая помощь важна!
– Вы не меняетесь, Анна Демьяновна! Все близко к сердцу принимаете, обо всех заботитесь…
– Может, и обо мне кто позаботится, когда я в беду попаду?
– Тьфу-тьфу-тьфу! – поплевала через плечо Оля. – Вас-то мы точно не оставим – весь наш курс до сих пор посиделки в вашей квартире вспоминает!
Да, трудно свыкнуться с тем, что мы стареем, а дети растут – наверное, это самая сложная задача из всех, которые приходится решать в жизни.
* * *
– Даша, что произошло?
Дочь ворвалась в дом, на ходу разбрасывая вещи. Сумочка полетела на пол у порога, пальто – чуть дальше по коридору, одна туфля осталась у двери, вторая, сброшенная в сердцах, едва не угодила в глаз Бони, который, к счастью, успел увернуться. Пес с укоризной поглядел на меня, словно говоря: «Ну, и что творит твоя дочь – чуть меня не убила!»
Не отвечая на вопрос, Дарья захлопнула дверь ванной прямо у меня перед носом. Сочтя, что сейчас от нее ничего не добьешься, я занялась ужином. Проплескавшись в ванной минут двадцать, Даша вползла наконец на кухню, глядя на меня, словно побитая собака. Вид у нее и в самом деле был жалкий, поэтому я решила не заострять внимание на ее невежливом поведении в отношении родительницы. Плюхнувшись на стул, она схватила ложку и некоторое время усердно жевала. Я хранила молчание, прихлебывая крепкий кофе и делая вид, что интересуюсь пейзажем за окном.
– Это все твой Толик, черт его дери! – рявкнула наконец Дашка, искоса бросив на меня взгляд, исполненный горечи.
– А что с Толиком? – всполошилась я. – Ты же вроде вытащила его?
– Ага, вытащила… А он тут же обратно угодил!
– Погоди, как это – обратно?
– Да вот так! – ударила она ложкой по несчастному столу, задрожавшему от такого проявления вандализма. – Загребли его с орудием убийства, а на нем – только его отпечатки!