Еще один сюрприз ждал их через час пути. На обочине Маша увидела высохшую лужу с какими-то копошащимися в ней букашками. Глянцевое глинистое дно было разрисовано полосками, в масштабе повторяющими очертания самой лужи. И вдруг дно на глазах растрескалось, из него полезла вверх какая-то глиняная масса, набухая и лопаясь круглыми пузырями и впрямь как кипящая на плите манная каша, только желто-серого цвета. Пузыри становились все больше, «каша» все валила и валила вверх, как из волшебного горшочка. Вот уже она заполнила всю глянцевую поверхность и продолжала кипеть. Берг как сумасшедший щелкал камерой, подсовываясь чуть не в самую глину.
— Осторожней, она горячая, — вполголоса предупредил Поляков, но тот лишь посмотрел затуманенным взором, очевидно не поняв ни слова.
— Горшочек, не вари! — смеясь, воскликнула Маша.
Глина, как по команде, перестала вспухать и булькать и медленно оседала, снова оставляя тонкие засыхающие полоски на вогнутом глянцевом дне.
— О, как жаль, что все так быстро! — разочарованно развел руками Берг. — Я не имею такой реакции, чтобы сразу выбрать хорошую точку съемки.
На ночлег решили остановиться у небольшого озера в распадке. Поляков развел костер, вскипятил чай, ужинали сухим пайком — тушенкой и галетами.
Сидя у костра, они наслаждались чаем с дымком, красными бликами заходящего солнца на шелковой воде, густой тишиной, разлитой в воздухе, как вдруг ее нарушил необыкновенный шелест. Словно на землю обрушился шумящий лес. Маша подняла голову и вскрикнула от изумления.
Над озером кружили сотни больших птиц, подсвеченных снизу красным солнцем. От этого широко раскинутые громадные крылья казались розовыми.
— Лебеди! — негромко сказал Поляков. — Сбиваются в стаю, на зимовку полетят.
Лебеди делали круг над озером и волнами планировали на воду, тормозя раскрытыми крыльями и изгибая назад тонкие шеи. Волна приводнялась за волной, и вскоре вся поверхность озера покрылась сотнями птиц.
Потрясенная, Маша не могла сказать ни слова. Берг как сумасшедший щелкал камерами.
Лебеди охорашивались, поправляя яркими клювами перья на груди, ощипывая крылья, многие уже кормились, смешно, как утки, засо вывая голову в воду и поднимая жирные хвосты.
Маша, Поляков и Берг часа полтора не могли сдвинуться с места, наблюдая за прекрасными птицами. Когда совсем стемнело, лебеди стали сбиваться в плотные группы подальше от берега, как-то по-особому укладывать крылья и шеи. Часть из них — видимо, дозорные — продолжали плавать вдоль берегов, грациозно поворачивая маленькие головки в разные стороны…
— Боже мой, ничего подобного не только видеть, но и представить себе не могла, — выдохнула Маша. — Только ради одного этого стоило прилететь.
Довольный вид Берга говорил сам за себя: наверняка он сделал уникальные кадры, которые не стыдно будет показать на любой выставке.
Пора было устраиваться на ночлег. При свете фонарика Берг на удивление быстро поставил палатку, гостеприимно распахнул ее полог. Но Поляков предпочел растянуть пленочный тентик в форме крыши, под которую помещался ровно один спальник.
Маше было слегка неловко лезть в палатку Берга, где впритык размещались два их спальника. Но тот, как всегда, проявил деликатность, позволив ей первой занять место. Маша заснула, едва застегнув длинную «молнию» на спальнике, и спала как убитая.
Разбудил ее узкий солнечный луч, пробивавшийся сквозь пленочное окошко, и какой-то странный стрекот. Она осторожно расстегнула спальник, села. Берг спал, завернувшись в мешок с головой. Маша тихонько нащупала в кармане рюкзака косметичку с мылом и зубной щеткой, маленькое полотенце, отстегнула клапан палатки и выползла наружу.
Трава, деревья и все вокруг было покрыто мелким бисером сверкавшей на солнце росы. Утренний туман слоями колыхался в распадке.
У пенька, за которым вчера ужинали, стоял столбиком рыженький зверек с пушистым хвостом. На спине у зверька словно плакатным пером были проведены три темные полоски.
«Бурундук!» — вспомнила Маша. Зверек с большим любопытством разглядывал остатки ужина, тихонько присвистывая и словно разговаривая сам с собой. Наконец он склонил голову, подобрал двумя лапками обломок галеты, поднес к мордочке и оглядывал его со всех сторон. Маша прыснула, увидев это совсем человеческое движение.
Бурундук присел, живо оглянулся и тут же длинным прыжком отскочил в высокую траву — только рыжий хвостик мелькнул.
Маша беззвучно засмеялась и потихоньку стала спускаться к озеру. Как ни старалась она уворачиваться от мокрой травы, и спортивные штаны, и кроссовки промокли насквозь. Но прекрасного настроения это не испортило, и она весело поздоровалась с Поляковым, который, оказывается, уже мылся в тихой воде, плескаясь и отфыркиваясь, как тюлень. Лебедей на озере уже не было, словно прекрасное видение ей только приснилось. Но у берега мелкая волна колыхала светлые перышки… Маша подобрала одно, положила в косметичку — чтобы самой себе потом верить, что она видела птиц своими глазами.
После чая с сухарями и сыром собрали вещи и двинулись дальше. До серных речек, объявил Поляков, еще день пути — километров тридцать.
К вечеру они и сами почувствовали их близость — в воздухе появился пока еще легкий, но уже вполне отчетливый запах протухших яиц.
— Сероводород, — лаконично объяснил проводник. — Давайте тут остановимся, а то дальше совсем скверно будет. А с утра пойдем к горячей речке, посмотрите ее, а потом спустимся до того места, где горячая сливается с холодной — там сможем искупаться, там и места для этого удобные есть.
Маша сомневалась, захочет ли она купаться в этом жутком запахе, но вслух ничего не сказала. Они поднялись с полкилометра выше по склону, где запах был не так резок, снова разбили свой маленький лагерь, поужинали.
Плечи и спину ломило, ноги устали, но Маше было неловко жаловаться, хотя она видела, что Берг тоже, морщась, растирает ладонью плечи, оттянутые «разгрузкой». Поляков же выглядел так, словно он вернулся с маленькой прогулки в ближайшем скверике.
Спали и на этот раз крепко. Утром решили оставить часть вещей в палатке Берга и пойти дальше налегке. Приближение серной речки давало о себе знать усилением вони и паром. Его клубы, видные издалека, становились все плотнее. Наконец они приблизились настолько, что слышали уже рокот воды в каменистом русле. Берг снимал всю дорогу, пока их силуэты стали едва заметными в банном пару. Пар конденсировался на одежде, лице, жар от горячей воды заставил их снять теплые свитера и рубашки. Наконец они спустились так близко к воде, что горячий пар едва можно было вынести.
— Долго тут находиться не стоит, отравимся сероводородом, — предупредил Поляков. — Давайте вернемся и спустимся до холодной речки.
Они вышли из густого пара, мокрые насквозь, забирая широкой дугой по скользким валунам, спустились ниже. Пар стал редеть, расступаясь и открывая великолепную картину.