Выпили по третьей. Дед карикатурно соловел. Собирал глаза в кучку, но они упрямо разбегались.
– …А девахи Оксанкины только школу окончили – сразу и подрапали. Д-да и правильно, – дед неловко махнул рукой, сбрасывая на пол пустой стакан. Тот оказался крепче пола, не разбился. Подскочила Груша, подняла. – Нет им тут занятия, – продолжал дед, ничего не замечая. – В доярки идти? В скотницы? У старшей, у Альки, кажись, усердие к знаниям имелось, вторая, уж не помню, как ее звали, все стишки сочиняла да мамашке декла… декла… рассказывала…
Не таким уж просвещенным по части Косогрызовых оказался дед Антипий. Старушки у сельпо сильно преувеличили. Хотя и уверяли, что дедуля самый знатный сплетник на селе, а сплетни, как известно, из ничего не рождаются, нужна причина, пусть и ложная. Как говорил кто-то из именитых, чтобы выдумать, надо знать.
– Наследственность у них больно интеллигентная. Димка не в счет, он хоть и соображал, а свой был пенек, деревенский. А вот Оксанка – та не из народа, не-е… Слабенькая была, вежливенькая. Ейный папаня перед Советами кровно провинился – сослали его в Сибирь. Благо не на каторгу. Был да-ацент, стал училкой. – Дед покряхтел. – Истории разные детям рассказывал. Да чего там, – старик заржал. – Я и сам их слушал, эти историйки. Вражина, конечно, был порядочный, этот Юрик Евгеньич, да интересно болтал – заслушаешься. Сидишь, бывало, на первой парте, ухи нараспашку, слушаешь, слушаешь, а потом шарах – штаны полные, проглядел. – Дед засмеялся.
Максимов терпел.
– А Оксанку мы любили, – спотыкаясь через слово, тянул Антипий. – Верно заметил товарищ Сталин – дите за отца не ответчик. С-своя она была, не смотри, что инт-теллигентная. Не поймешь, п-правда, почему за Димку Косогрызова выскочила. Может, тогда, после смерти п-папаньки, у нее крыша и поехала?
Замерцало что-то интересное. Когда речь заходит о наследственных болезнях, поневоле заинтересовываешься. Разве не было в поведении и характере сестер загадочных моментов?
Болтовню деда нужно было усугубить. Тут и дал он промашку – щедро разлил по четвертой. Антипий с готовностью схватил стакан.
– Хороша, подлюка. Слабовата, правда, наши домашние заготовки позабористее будут, но у нас сейчас эта, сынок… временные трудности. На две пенсии живем, д-дармоедов кормим, сам понимаешь, доход на душу населе…
Это были последние слова. Без всякого предупреждения дедок закатил глаза и рухнул плашмя в остывшую картошку. Раздался густой храп.
А в остальном – немая сцена.
– Де-дя ба-бах! – восторженно закудахтал чертенок.
– Надубасился, – грустно подытожила Груша.
– И надолго? – расстроился Максимов.
Груша пожала плечами.
– До вечера – пока не проспится. Так и будет сидеть – покуда Тишка не придет да в постель не оттаранит.
– Могу помочь.
– Да ладно, – невестка раздраженно махнула рукой. – Леший с ним, пущай дрыхнет. – Она забрала со стола недопитую бутылку, остатки еды и потащила в свою норку за печку.
Максимов поднялся.
– Ладно, спасибочки за еду. Пойду я. Если чего натворил, извиняйте, не хотел.
– Да ничего, не вы, так другой, – Груша показала из-за печки несимметричное лицо. – Если вам про Косогрызовых очень надо, то идите к Марии Федоровне – пятый дом от нашего. Скажете, Грушка послала. Она тоже учительницей работала. Сейчас, правда, на пенсии, уже пятнадцать лет дома сидит. Про всех знает. Но не забудьте еще одну бутылку – без сорокаградусной Мария Федоровна и слова не скажет, – и предвосхищая недоуменный кивок на храпящего «в мундире», добавила: – Не волнуйтесь, вам ее не перепить.
– Благодарю покорно, – раскланялся Максимов.
Мария Федоровна жила в опрятном домике – уютном, но очень маленьком. Над трубой красовался ручной работы дымник, в виде сказочного теремка (есть еще умельцы в русских селах), из будки для порядка погавкивала собачушка. Дорожки аккуратно очищены от снега.
– Груша вас порекомендовала, – завершив традиционное приветствие, пояснил Максимов.
– Какая еще Груша? – удивилась болезненно худая особа с плоским лицом и обесцвеченными волосами.
Она много курила, дым клубился по дому и, похоже, являлся неизменной составляющей интерьера. Как и валенки на ногах, плохо гармонирующие с натопленным помещением.
– Да бог ее знает какая, – честно признался Максимов. – В пятом доме от вашего.
– Впрочем, мне без разницы, – с философской мукой на лице изрекла старушка. – Вы водку принесли?
– Каюсь, согрешил. – Максимов расстегнул «молнию» на сумке, обозначив контур сосуда в пакете.
– Ноль-пять? Ноль-семь? – Старушечьи глазки впились в него, требуя правильного ответа.
Он кивнул.
– Последнее.
Вот и смысл философии. Мария Федоровна радушно впустила гостя.
– Вы по какой части работаете, молодой человек?
– Мм… Я по правоохранительной, сударыня. Но это в прошлом. Нынче я тружусь в частном сыске и расследую весьма запутанную историю. Вы мне не поможете?
– Помогу, – покосившись на сумку, сказала хозяйка. – А вот мой муж служил в геологии. Десять лет прожили в Усть-Мае, в вагончике. Он уезжал на профиль – я ждала. Через месяц возвращался, неделю отдыхал – и опять на месяц. Очень содержательная жизнь, правда? А в семьдесят третьем он погиб, медведь невоспитанный попался. Я похоронила и сюда перебралась.
Мария Федоровна неплохо подавала информацию. Рассказывала негромко, «микшируя» интеллигентную речь народной, пила маленькими глоточками и неустанно курила. Продуктов в доме почти не водилось, видимо, вся пенсия уходила в дым. Благо Максимов пришел не с пустыми руками – предварительно выгреб все более-менее съедобное в здешнем продмаге.
– Не любила я эту семейку, – заявила, подкрепившись, Мария Федоровна. – Считайте мое мнение субъективным, Константин Андреевич, но другого не держим. Для меня оно математически точно. А все из-за матери их – Оксанки. Не такая уж скромница была наша Оксанка. И попивала, и мужиков водила в Димкино отсутствие. Секс в деревне, вы понимаете? Уже тогда у нее нелады с головой начались. Откуда что берется? Отец вроде нормальный был, без вывихов. Люди рассказывают, что Димка несколько раз ловил ее на подлете к Дальнему лесу, насилу домой дотаскивал. Срывается с места и бежит, как на пожар. А это не ближний свет – версты четыре с гаком – на горбушке тащить, а она пинается, сквернословит. Вот и детишки… Оно и понятно, от рябинки не плодятся апельсинки, но иногда хочется, – Мария Федоровна сухо улыбнулась. Очевидно, что спиртное на нее не действовало – не менялись ни речь, ни глаза. – Я замечала в поведении девочек некоторую неадекватность. Вели они себя жестоко, издевались над сверстниками. Могу навскидку привести вам несколько примеров, когда поведение девочек явно выходило за рамки приличия. И это не простая экстравагантность, поверьте. И не стремление к самовыражению. Я лично наблюдала, как Альбина в восьмом классе лупила лучшую подругу лишь за то, что та наступила ей на новую туфлю, оторвав с нее застежку. А Вика, учившаяся на два класса младше, видела эту мерзость и заливалась смехом. Через два часа наша Аленька с подружкой шли под руку, как ни в чем не бывало. Подружка льстиво смотрела ей в рот.