– Кишка у тебя тонковата, – отпарировала Марина спокойно и уселась в глубокое кресло, закинув ногу на ногу.
Ворон окинул ее ноги долгим взглядом и вдруг проговорил севшим голосом:
– А ведь я тебя любил, Наковальня. Не показывал никогда, но любил. Завидовал Хохлу твоему – такая баба досталась отморозку ни за что ни про что… Со мной-то ты бы вообще королевой была…
– Если бы ты только знал, как ты мне в этом плане безразличен, ты бы разрыдался, – насмешливо бросила Марина, старательно маскируя удивление – ей всегда казалось, что Ворон терпеть ее не может, а оно вон как…
– А я и разрыдался бы, – согласно кивнул он и сделал большой глоток, – раньше разрыдался бы, а сейчас… Знаешь, когда чего-то очень долго хочешь, потом это желание входит в привычку, и ты уже боишься, что оно исполнится. Потому что – вдруг все окажется совсем не так, как ты мечтал? Обидно, да? А я не люблю обиженным быть.
Марина захохотала, откинувшись на спинку кресла. Ей на самом деле вдруг стало весело, и даже ссора с Хохлом отошла на второй план. Откровение Ворона изрядно ее рассмешило и только подтвердило мысль, высказанную когда-то давно ее первым телохранителем Олегом Черепом. Тот предрекал ей в свое время множество поклонников разного калибра и то, что мало кто из мужчин сможет равнодушно находиться рядом с ее вызывающей, броской красотой. Марина тогда посмеялась и отшутилась, назвав все это ревнивым бредом влюбленного телохранителя, но потом, с годами, все чаще убеждалась в правоте Олега.
– Хорош закатываться, – вдруг став хмурым, бросил Ворон, – давай лучше подумаем, откуда сегодня едва не прилетело.
– Ты подумай лучше, как это «едва не прилетело» к тебе в дом беспрепятственно проникло, – посоветовала Марина. – Что за охрана у тебя, а? Как ты вообще еще сам-то живой?
– Это я разберусь, тут ты права, – признал Мишка, покручивая пустой стакан, – Леон что-то совсем страх потерял в последнее время.
Личный телохранитель Ворона был начальником всей Мишкиной охраны, и именно ему стоило теперь опасаться гнева хозяина. Широкоплечий, статный тридцатипятилетний Леон, прозванный так за пристрастие к одноименному фильму и герою Жана Рено, всегда был осторожен и внимателен в выборе охранников, но сегодняшнее происшествие ставило под сомнение заявленную в его характеристике квалификацию.
– Надо Леона тряхнуть, – задумчиво проговорил Ворон, снова потянувшись к бутылке.
– Не думаю, что он в теме, – отозвалась Марина, рассматривая картину на стене, которой раньше в этой комнате не было. – Откуда искусство? – поинтересовалась она и, когда Ворон непонимающе уставился на нее, указала на картину.
– А-а, это… подарили.
– Кто? – не отставала Коваль, сама еще не понимая, что именно так привлекло ее внимание. Обычная картина – осенний пейзаж, вид из окна, косой дождь, забрызганное стекло, сквозь которое угадывается силуэт высотного дома.
– Да так… коммерс один. Владелец банка, в котором у меня кое-какие активы хранятся.
– И давно?
– Слушай, ты чего темнишь? – тихо озлился Мишка, которому эта игра в вопросы успела надоесть.
Марина встала и подошла к картине, провела пальцем по резной золоченой раме, постучала по полотну.
– А давай снимем.
– Да на хрена?! – взвился потерявший терпение Ворон, но наткнулся на холодный взгляд исподлобья и немного утих: – Зачем снимать-то, так, что ли, фигово видишь? Очки тогда закажи, не жмоться.
Коваль только покачала головой и никак не прокомментировала ехидное замечание.
– Поможешь или мне самой корячиться?
Ворон со стоном покинул кресло и приблизился к стене:
– Вот же ты какая язва, Наковальня! Ну, чего тебе с этой мазни, а? Это даже не репродукция чего-то путного, так – мазня любительская.
Он приподнял картину вверх, пытаясь снять ее с гвоздя, но ничего не вышло.
– Тяжелая, черт… Леон! – заорал он во весь голос, и телохранитель возник через минуту:
– Звали?
– Сними-ка, – кивнул Ворон в сторону картины. – Дама, вишь ли, интересуется задником.
Леон не привык задавать лишних вопросов, только пожал плечами и снял полотно. Когда же телохранитель развернул картину задником к Марине, та прищурилась на пару секунд, тихо присвистнула и поманила Ворона пальцем:
– Коммерс, говоришь, придарнул? Щедрый парень подвернулся, не пожалел пару тысяч красивых бумажек, заодно и прослушку тебе подкинул.
Леон быстро развернул картину к себе и вполголоса выругался:
– Ну, деляги, мать их…
Он подцепил пальцем небольшую английскую булавку, воткнутую между холстом и рамой, и показал ее онемевшему от неожиданности Ворону:
– Хорошая вещичка.
Мишка пошел пятнами, схватился за воротник рубашки и рванул в сторону, задышал часто:
– Вы… ты… да я… я вас… всех…
– Тихо, тихо! – урезонила Марина, взяв Ворона за запястье холодными пальцами. – Спокойно, а то годы-то не молодые, сердечко не выдержит. Не ори, давай конструктивно.
Она подвела Мишку обратно к креслу и усадила, сама устроилась на подлокотнике и бросила Леону:
– Тонометр принеси.
Тот выбежал, а Ворон, все еще хватая ртом воздух, проговорил сиплым голосом:
– Ну и чутье у тебя, Наковальня… Как догадалась-то?
– Что тут гадать? Картинка недавно появилась, ведь так?
– Ну…
– Вот тебе и ну. Я не могу объяснить, но у меня всегда на такое дело срабатывает внутри. Вот смотришь на что-то и думаешь – а ведь неспроста. И холодок по спине – про-о-ти-ивный такой…
Вернулся Леон, споро накинул манжетку на руку Ворона, измерил давление, показал аппарат Марине, и та кивнула – ничего критического.
– Слушай, Леон, – наблюдая, как он убирает тонометр в чехол, спросила она, – а кто вешал эту красоту на стенку?
– Привезли спецы какие-то, сказали, что сами повесят, мол, мы не справимся, она тяжелая, упасть может. Я с ними тут парня оставил, пока они дюбеля вбивали да вешали.
– Понятно. Значит, парень зазевался. Не думаю, что картину сразу «заряженную» привезли. Да и проверить аппаратуру надо было. Ну-ка, зови того, кто наблюдал.
Леон помедлил секунду, не совсем понимая, должен ли исполнять указания, отданные этой женщиной, но Ворон только махнул рукой, признавая ее право распоряжаться, и телохранитель вышел.
Марина отошла к окну, закурила и произнесла, глядя на улицу:
– Ты так и не научился подбирать себе охрану, Мишка. Думаешь – чем шире плечи, тем надежнее? Ни фига. Это так – бутафория. У телохранителя башка должна варить, как Дом советов, а физические данные – дело шестое. Ну, здоровые они у тебя – а толку? Только и могут, что кулаками работать. Не думала я, что у вас тут до сих пор все так продолжается, как раньше.