Осень перешла в свою последнюю, предзимнюю, фазу: деревья почти облетели, моросит мелкий нескончаемый дождь, усугубляя тоску. Но тепло пока держится. Ничто не предвещает близких холодов. Мы ездили в лес, известный грибными местами. Громко шуршали листья под ногами, создавая ни с чем не сравнимое чувство грусти и сожаления: кончилось лето! Грибов мы не видели, да и не искали. Просто брели бездумно куда-то… Потом заморосил дождь и резко запахло мокрой землей. Мне показалось – еще миг, и я разрыдаюсь от тоски, тревоги… не знаю чего! Бабушка говорила: когда человек чувствует непонятную тревогу и тоску – кто-то ходит по его могиле… Будущей.
Приехали. Дальше ехать некуда.
– Мы собирались на Мальту, – вспомнила я однажды. – Поехали! Хотя бы на неделю… Я не могу здесь больше. – Я обняла Александра, потерлась щекой о его лицо.
– Поехали, – ответил он. – Я договорюсь на работе…
Александр сидел на ампирной кушетке, а я демонстрировала свои летние вещи, мы выбирали, что взять с собой на Мальту. Где-то в глубине души таилось чувство, что никуда мы не поедем, но я заталкивала его поглубже. В комнате было душно, и я открыла дверь на балкон. Сырой воздух и шум дождя ворвались в комнату. Александр вышел на балкон, встал, опираясь плечом о дверной проем. Брешь, с очевидностью свершившегося факта, все еще зияла в перилах. Не стоило открывать дверь, запоздало подумала я…
И вдруг я почувствовала знакомую дурноту. Вспышка света ослепила меня… Я увидела падающего человека. Он падал, разбросав руки, парусом надулись полы куртки… Кажется, я закричала. Александр вбежал в комнату, запутавшись в портьерах, почти упал на пол рядом со мной – я не помню, как оказалась на полу, – притянул меня к себе.
– Что? – выдохнул. – Что ты видела?
– Не знаю, – ответила я.
– Скажи! – потребовал он.
– Я не рассмотрела… – солгала я.
– Но хоть что-то… Что?
– Человек падал с балкона…
– Какой? Тот… человек?
– Не знаю, какой, – прошептала я в отчаянии. – Я не видела лица…
Он приготовил кофе, был задумчив и рассеян.
– Хочешь, я останусь? – спросил после продолжительного молчания.
– Нет, – ответила я. – Я страшно устала…
Он не стал настаивать и ушел.
…Ночью мне приснился летящий человек. Он летел, подставляя солнцу запрокинутое лицо. Ослепительно-яркий день разливался вокруг. Полет и бьющий в лицо ветер рождали ощущение счастья. Я вдруг осознала, что летящий человек – это я. Я поднималась все выше и выше, а Земля со всеми моими печалями стремительно удалялась, превращаясь в маленький, сплюснутый с полюсов, как мандарин, бело-голубой шарик…
– За победу! – объявил Федор Алексеев. – За тебя, Николай! За лучших людей нашей родной полиции! Гип-гип ура!
Капитан Астахов в досаде резко поставил стакан с водкой на стол, расплескав драгоценную жидкость.
– Тебе всегда нужно испортить человеку праздник?
Савелий Зотов беспомощно смотрел на друзей – сердитого Астахова и недоумевающего Федора. Демонстративно недоумевающего.
– Я не понимаю… – начал он, заикаясь. – Дело ведь закончено, убийца найден… Коля?
– Найден, не найден… – буркнул капитан Астахов. – Ты же все знаешь сам, чего воздух сотрясать?
– А что тогда?..
– Спроси у Федьки!
– Федор! – Савелий повернулся к Алексееву.
– Астахов сказал, что найден, чего тебе еще?
Капитан внимательно рассматривал разноцветный бар и толстого бармена Сему, проворно двигающегося в своей пестрой стихии.
– Савелий, ты у нас книжный человек, перечитал все современные дамские романы, что ты думаешь обо всей этой истории? – спросил вдруг Федор.
– Ну… история… Человек с психическими отклонениями совершал убийства… преследовал ясновидящую… Довольно банальный сюжет.
– Зачем?
– Что «зачем»?
– Зачем он ее преследовал? И как?
– Что значит, как? Писал обычные письма…
– А что было в письмах?
– Он хотел с ней встретиться… ты же сам все знаешь!
– Но ни места встречи, ни времени не называл, так?
– Так. Но Коля ведь объяснил, и ты тоже согласился… он давал понять, что он здесь… Ты еще сказал, что это объявление войны.
– Я помню, что говорил. Дальше пошли электронные письма, так? Что было в них?
– Он спрашивал… как она видит… то, что видит.
– Верно. Его интересовало, видит ли она это априори или постфактум. Интересовало до такой степени, что он даже стал убивать, чтобы выяснить это наверняка. Так?
– Так. И что? По-моему, тут все ясно…
– Теперь смотри дальше, Савелий, – Федор обращался подчеркнуто лишь к Зотову, не глядя на капитана Астахова. – Возьмем преступления, которые видела наша… анапелис. Первое: убийство молодой незнакомой женщины на озере. Ее дар ясновидения прорезался именно на озере… почему-то. Затем она увидела убийство своей подруги Стеллы. Затем сотрудницы… Дианы, кажется. Затем продавщицы из «Магнолии». Напоследок она увидела падающую в траву серьгу погибшей студентки, о чем сообщила капитану с большим опозданием. Не спрашивай меня, друг Савелий, почему капитан не показал ей серьгу с пластиковой головы сразу же… Не знаю. Возможно, не хотел травмировать лишний раз. То, что Ксении являлось в ее озарениях, мы можем назвать убийствами лишь условно – она, по сути, их не видела. Она видела лишь жертву и убийцу, вернее, не столько его самого, сколько его силуэт, или слышала его дыхание, звук шагов, треск паркета… за миг до преступления. Но это не суть важно. Упомянул я об этом исключительно ради точности формулировок.
– И что? – Савелий старательно таращил глаза, боясь пропустить хоть слово из рассуждений Федора. Капитан Астахов по-прежнему безмолвствовал.
– В чем разница в ее восприятии всех этих убийств?
– В чем? – Савелий не знал.
– А разница в следующем, Савелий. Все убийства, кроме последнего, она увидела после. После того, как они были совершены. И только в одном случае, последнем, в случае девушки с длинными серьгами, она увидела убийство заранее… возможно, потому, что Мистик в электронном письме пригрозил ей наказанием за ложь. То есть она предвидела, что наказанием будет новое убийство… среди деревьев. И увидела… падающую серьгу, по сути, то, что предшествовало… убийству. Она увидела преступление, условно говоря, которого еще не было. И это убийство стало последним. Почему?
– Ну… он же погиб! – удивился Савелий. – И перестал убивать…
– У него было достаточно времени совершить еще парочку убийств… до падения с балкона. Но он, как ты справедливо заметил, перестал убивать. Почему?