Двадцать четыре нужно умножить на триста шестьдесят пять, а затем удвоить полученную сумму. Или лучше сложить триста шестьдесят пять и триста шестьдесят пять и лишь затем умножить на двадцать четыре? И довесок в сорок пять дней – о нем тоже не стоит забывать.
Маньяк-профессор с его умением складывать бесконечно большие величины и мечтать о бесконечно малых, – вот кто сейчас пригодился бы Субисаррете!..
Но профессор отбывает пожизненное наказание в одной из закрытых психиатрических клиник, и доступ к нему строго ограничен. Никто не навещает его, кроме санитаров в раз и навсегда отведенные часы завтрака, ужина и обеда. Правда, элементарным частицам, которыми так увлекался профессор, ни стены, ни решетки нипочем, но это – не самые лучшие собеседники.
Альваро теперь тоже – не лучший собеседник.
Он не сможет ответить ни на один вопрос, а инспектора мучает масса вопросов. Почему Альваро вдруг стал блондином? Почему он остановился в «Пунта Монпас», а не в своей квартире на улице Сан-Роке? Почему он вырядился в дурацкую пижаму прежде, чем улечься в кровать? Почему он не давал знать о себе два года? И главное – почему и за что его убили?
Икер хватается за эти вопросы, как за соломинку. Все они могли быть заданы в частной беседе с Альваро, а могли бы украсить полицейский протокол. Их основное достоинство состоит в том, что они разумны. Да-да, они разумны, а Икеру необходимо сохранить разум посреди безумия одноместного номера гостиницы экономкласса.
Его пропавший друг найден. Но найден в таком виде, что лучше бы и вовсе не находился.
Ведь убитый и есть Альваро Репольес.
И щетина в ямочке на подбородке больше не будет донимать его. Никогда.
– …Что с тобой? – спросил Иерай. – На тебе лица нет.
Еще бы. И бог с ним, с лицом Субисарреты, вот если бы на трупе не было лица Альваро Репольеса! Любое другое, но только не его!..
Икер знает, что это невозможно, и все равно прикрывает веки и сдавливает глазные яблоки большим и указательным пальцами: в надежде, что дурная реальность вот-вот закончится. Перед глазами проплывают полосы – черная, желтая, снова черная и снова желтая, совсем как на осином брюшке. Куда подевались осы из головы Альваро?
Переместились в голову Субисарреты, вот куда.
– Эй?
– Все в порядке. С утра башка раскалывается, вот и все.
– Мы закончили.
– Отлично. Чуть позже я загляну к тебе. Может быть, к тому времени удастся что-нибудь узнать о чипе…
– Я смотрю, он интересует тебя больше, чем труп. Но для начала не мешало бы установить личность потерпевшего, – Иерай любит указывать сослуживцам, что им делать в данный конкретный момент, вот и сейчас не удержался. – Об этом уже что-нибудь известно?
– Пока нет.
Зачем он соврал судмедэскперту? Как будто мертвый Альваро Репольес может каким-то образом скомпрометировать инспектора Субисаррету, а знакомство с ним – грязная тайна, которую просто необходимо скрыть. Отстранить от дела из этических соображений Икера тоже не могут: в конце-концов, они с Альваро не родственники. Так почему он соврал?
Осы, переместившиеся в голову Икера, не дают сформулировать внятный ответ на вопрос, они жалят и жалят. Осы, в отличие от тараканов, создания агрессивные: тараканы всего лишь шуршат в голове, скользят по поверхности мыслей, не помышляя о том, чтобы внедриться в их глубины, а осы… Осы заставляют мысли съеживаться и страдать от аллергии на укус. Это уже потом, когда в них вонзается жало, мысли распухают и страшно чешутся. Единственное, чего хочется сейчас Субисаррете, – избавиться от людей. Остаться одному, хотя бы ненадолго.
Унять зуд в голове.
Кабинный чемодан «Mandarina Duck».
Кожаный портфель.
Иерай со товарищи уже сняли с них отпечатки, теперь можно изучить вещи внимательно. Икер надеется обнаружить в портфеле блокноты для набросков – этих вечных спутников Альваро Репольеса. Но ни одного блокнота не находится. Нет и мягкого пенала с карандашами; документов, впрочем, тоже нет. Нет портмоне, нет визитницы, нет даже ручки «Паркер», что соответствовало бы статусу портфеля из хорошей кожи. Кроме того, в портфеле легко уместился бы маленький ноутбук, но нет и ноутбука. Это как раз не удивляет Субисаррету (Альваро, как всякий истинный художник, всегда был равнодушен к оргтехнике), а вот отсутствие блокнотов, без которых он и часа не мог прожить, настораживает.
Два отделения портфеля восхитительно пусты, если не считать какой-то англоязычной газеты и завалившегося в нее посадочного талона. Рейс «Барселона – Сан-Себастьян» четырехдневной давности, в графе «имя» значится:
CHRISTIAN PLATT.
Бред. Чушь собачья.
Что еще за Кристиан Платт? Человек, которому принадлежат портфель, чемодан и костюмы в шкафу. Человек, которому и в голову не пришло бы возить с собой блокноты и карандаши, потому что он не имеет никакого отношения к живописи. Рождественская пижама тоже могла принадлежать Кристиану Платту, так почему в ней оказался Альваро Репольес, художник?..
Надежда обнаружить что-либо ценное в чемодане истаивает за пару минут: несколько дорогих (под стать костюмам) рубашек, несколько пар носков, дорожный несессер с массой бесполезных штуковин, брошюра по искусству Бенина (где это? Икер предполагает, что в Африке), девственно-чистый, без единой помарки аукционный каталог; три галстука Christian Lacroix разных расцветок, но выглядящих одинаково респектабельно, а ведь Альваро никогда не любил галстуки.
Чего не скажешь о Кристиане Платте.
Последнее, что находит Субисаррета в сетке бокового кармана «Mandarina Duck», – несколько билетов на «Джаззальдию»! Есть здесь и никому не понадобившийся билет на сегодняшнего Джорджа Бенсона; два других билета датированы соответственно завтрашним и послезавтрашним числом, а ведь Альваро никогда не любил джаз!
Чего не скажешь о Кристиане Платте.
Икер все еще пытается убедить себя, что между трупом в пижаме и Альваро Репольесом нет ничего общего, и ему почти удается сделать это. Почти.
Если бы не ямочка на подбородке, не шрам, по которым он узнал бы своего друга из тысяч, миллионов других людей. Если бы не ямочка, не сам подбородок, не лицо. Это лицо сопровождало Икера двадцать пять лет, он был свидетелем того, как оно менялось, взрослело, мужало, покрывалось отроческим пушком, а затем – юношеской щетиной; с возрастом щетина становилась все грубее, за каким чертом Альваро понадобилось перекрашивать волосы и тащить с собой, в средней руки отель, брошюру по искусству, мать его, Бенина?
«В-жж, в-жж, в-жж», – гудят осы в голове Субисарреты, интересно, куда подевался мобильный телефон покойного? Должен же быть у него мобильный телефон, часы, цепочка на шее – немногочисленные, но знаковые аксессуары любого мужчины. У настоящего Альваро Репольеса такая цепочка была. Да еще с крошечным медальоном: память о покойной матери, погибшей вместе с отцом в автомобильной катастрофе, когда Альваро только-только исполнилось восемь. Уже потом его забрала к себе памплонская тетка, уже потом он познакомился с Икером в кафедральном соборе. Медальон был представлен Икеру чуть позже: не только как фамильная реликвия, – как важная часть жизни. Драгоценный осколок прошлого счастья, отнятого так внезапно.