Субисаррета пытается вспомнить, украшала ли шею убитого хоть какая-то цепочка, – и не может.
«В-жж, в-жж», – гудят осы. Зуд в голове не прекращается ни на секунду.
…На ресепшене Икера поджидал бледный, как смерть, администратор Аингеру. Выглядел он так, будто сам порешил хозяина одноместного номера и теперь пребывает в страхе неминуемой расплаты за содеянное.
– Рассказывайте, – бросил Субисаррета, положив на стойку сжатые кулаки. – Рассказывайте все, что успели узнать о постояльце.
– Он зарегистрировался четыре дня назад под именем Кристиана Платта, – проблеял Аингеру. – Номер был предварительно забронирован по Интернету.
– Это произошло в вашу смену?
Администратору очень хочется сказать «нет» (это видно по его перекошенной жалкой физиономии), но, вздохнув, он произносит:
– Да.
– Он говорил с вами по-испански?
– Он поздоровался по-испански, а потом перешел на английский.
– Почему?
– А почему должно быть иначе? Он ведь англичанин, и паспорт у него британский.
– Вы видели паспорт?
– Конечно. Прежде чем отдать ключи, я ознакомился с его документами. Так предписывают правила.
– Паспорт точно был британским?
– Юнайтед Киндом оф Грейт Британ и что-то там про Северную Ирландию, вот что было написано на обложке. Плюс герб со львом и единорогом. И дурак поймет, что паспорт принадлежит англичанину.
– И фотография в паспорте совпадала… м-мм… с лицом этого Кристиана Платта?
– Нет, там красовалась физиономия бен Ладана!.. Вы меня за идиота держите?
– Что он сделал после того, как получил ключи?
– Отправился к себе в номер, что же еще? А-а… ему кто-то позвонил на мобильный. И он отвечал на звонок на ходу.
– Разговор, конечно, тоже шел на английском?
– Я особо не прислушивался, – Аингеру закатывает глаза, пытаясь что-то вспомнить. – Но, кажется, это был не английский.
– Испанский?
– Вы опять пытаетесь выставить меня идиотом. Если бы он говорил по-испански, я бы понял, что именно он говорит. А я не понял.
– Потому что не прислушивались?
– Потому что это был не испанский! И не английский. Какой-то другой язык.
– Какой именно?
«Пропади ты пропадом», написано на лице администратора, ты и твой англичанин; осы перестали жужжать и биться в череп Субисарреты, наконец-то! Альваро не слишком хорошо изъяснялся на английском, во всяком случае, не настолько, чтобы с легкостью заменить им испанский. И английский паспорт… Откуда у него английский паспорт? Почему ему пришлось сменить имя, сменить страну? И заодно овладеть не только английским, но и каким-то другим языком?
– Я не знаю, что это был за язык.
– Итальянский?
Помнится, в Доломитовых Альпах Альваро пытался флиртовать с очаровательными начинающими горнолыжницами и довольно умело жонглировал всеми этими «incantatore» [5] , «cutie» [6] , «belle gambe» [7] . В отрыве от самого Альваро они смотрелись бы пошловато, но в том-то и дело, что к ним прилагалась его обезоруживающая улыбка. И восхищение, которое казалось вполне искренним. И надежда: если не на любовь всей жизни, то хотя бы на одноразовый гостиничный секс – после предварительного, пусть и несколько вымороженного петтинга в кабинке фуникулера. Разница между любовью и сексом не слишком велика, – именно так всегда считал Альваро, особенно когда времени на первое у тебя не слишком много. Зато на второе оно отыщется всегда. Главное – чистота намерений, которая может быть по достоинству оценена в обоих случаях.
Вот чем всегда отличался Альваро – чистотой намерений!
Но с какими намерениями он поселился в отеле, где нашел свою смерть?..
– Не итальянский, нет, – несмотря на «пропади ты пропадом», Аингеру находит в себе силы заискивающе улыбнуться. – Итальянский я узнал бы сразу, потому что немного говорю на нем. Хотя одно итальянское слово он все же употребил…
– Какое?
– Хло́пок, – после пятисекундного интригующего молчания заявляет администратор.
– Хлопок?
– Ну да. Он несколько раз повторил его на разные лады. Котонэ, котонэ, котонэ…
– То есть говорил он на неизвестном вам языке, а это слово было произнесено по-итальянски?
– Вроде того…
Теперь уже Икер чувствует себя идиотом. Экипировка начинающих горнолыжниц, как правило, не предполагает присутствия хлопка, разве что какая-нибудь простушка, впервые посетившая курорт, напялит на себя обыкновенную майку вместо термобелья. Комбинезоны, которые так приятно расстегивать во время петтинга в кабинке фуникулера, шьются из мембранной ткани; горнолыжные свитера – из флиса, шерстяные шапочки и варежки вообще можно сбросить со счетов или заменить их шлемами из пластика и перчатками с кожаными вставками. Место хлопку так и не нашлось, а может, все эти два года утка-Альваро плавал вдали от Доломитовых Альп?
В каком-нибудь другом месте, где носить термобелье не обязательно, а вещи из хлопка не только удобны, но и функциональны.
Азия с ее вечной жарой и влажностью подошла бы. Почему Икер вдруг подумал об Азии?
Камбоджийская купюра.
Та самая, которая была унесена Лаурой в тапас-бар «Папагайос», и эту купюру горничной вручил никто иной, как Альваро. Вряд ли он рыскал по сан-себастьянским нумизматическим лавчонкам в ее поисках, скорее всего, просто привез с собой. Посадочный талон на рейс «Барселона – Сан-Себастьян» проливает свет на финальный отрезок маршрута, а что было до этого? Ответ, наверняка, отыскался бы в паспорте Кристиана Платта, но паспорт исчез. Вместе с телефоном, по которому Альваро изъяснялся на неустановленном языке с итальянской тканевой прослойкой. Их прихватил с собой преступник? Или тот весельчак, что посчитал нужным пригласить горничную в номер с видом на убийство, перевернув табличку? Весь день, если верить Лауре, на двери маячило «Не беспокоить», но в восемь вечера ветер переменился и неустановленный кто-то решил вытащить труп из тени. Аккурат в тот самый момент, когда Субисаррета собирался послушать Бенсона…
Вот черт.
Это все «Джаззальдия», она не только меняет реальность, но и умеет быть безжалостной. Циничной. Даже сейчас Икер смутно сожалеет о загубленном джазовом вечере и называет труп трупом, хотя это – Альваро, пусть и перекрашенный в британца Кристиана Платта.
Его лучший друг.
– У вас ведь установлены видеокамеры, не так ли?