– Не сейчас, Леня. Давай попозже. Пусть ее посмотрит сначала Венькин психоаналитик. Мы не знаем, что можно, а чего нельзя. Понимаешь, ко мне она вроде привыкает…
– Понял, не дурак, – ответил Тепа разочарованно. – Расскажешь потом про доктора. И вообще, держи нас в курсе, лады?
– Лады. Привет Стелке. Она тебя уже простила?
– За что? – Тепа уже начисто забыл историю с мамочкой. – А! Простила. Она баба отходчивая. Я сказал, все неправда, мы только чай пили, хотел мамочку развлечь. Ты же, говорю, не хочешь ходить к моей маме. Тут она и села. А Динка – стерва, никогда не прощу!
У Отто Ивановича был приятный голос, и слова он выговаривал отчетливо, не жуя и не глотая. Андрей, убежденный заранее, что Оглио ему не понравится, тем не менее не нашел к чему прицепиться. У него созрел карикатурный образ полусумасшедшего психиатра с бессвязной речью и дурацкими высказываниями. Оглио под этот образ совсем не подходил.
– Я знаю о вашей жене, – сказал врач. – Вениамин мне рассказал. Разумеется, я встречусь с ней. Чем раньше, тем лучше. Сегодня это возможно?
– Возможно, спасибо. Я хочу попросить вас… – Андрей замялся: ему не хотелось одалживаться вот так, сразу, может, Оглио не ездит к пациентам на дом. – Вы не могли бы приехать к нам домой?
– Могу. Согласен, – сказал Оглио, нисколько не удивившись. – Дома и стены помогают, да?
Его «да» оказалось таким домашним, словно они были знакомы много лет. Он как будто приглашал Андрея в заговорщики своим подкупающим «да».
– Да, – Андрей улыбнулся, подпадая под обаяние психиатра. Ему пришло в голову, что, кажется, он начинает понимать Киру.
– В четыре у меня окно, давайте адрес. Я записываю.
– Я могу заехать за вами, – предложил Андрей, хотя ничего подобного предлагать еще минуту назад не собирался.
– Спасибо, не нужно, я на колесах. У меня работа вечером, и без машины не обойтись. До встречи, Андрей Николаевич.
Андрей положил трубку. Вот и все – Рубикон он перешел. Он вязнет все глубже, и один Бог знает, чем все это закончится.
Отто Иванович приехал ровно в четыре. Небольшой, полнеющий, прекрасно одетый человек средних лет. Он взял руки Валерии в ладони, заглянул ей в глаза своими чуть выпуклыми темно-карими и произнес мягко:
– Голубушка Валерия Павловна, мы будем с вами дружить, правда?
Валерия кивнула. Андрей видел, как она волнуется.
– Меня не нужно бояться, – продолжал Оглио, усаживаясь рядом с ней на диван. – Зовут меня Отто Иванович, очень легко запомнить, да?
– Да, – ответила Валерия, улыбнувшись.
– Вот и хорошо. Мы немного поговорим о том, что с вами случилось, Валерия Павловна. Расстройства памяти довольно обычный недуг. С вами, правда, случилось нечто иное – в результате психической травмы вы все забыли. Не буду убеждать вас, что память вернется в ближайшее время. Трудно делать прогнозы, но надеяться надо. Думаю, первое время я буду приезжать сюда к вам, а потом вы и Андрей Николаевич нанесете визит в мои… так сказать, палестины. Мы обследуем вас, прокрутим на тестах, как говорит мой помощник, доктор Кочерга… Это настоящая фамилия, – Оглио усмехнулся, заметив, что Валерия улыбнулась. – Назначим медикаментозное лечение, баротерапию… Ну, да не будем забегать вперед. Всему свое время. Согласны?
Валерия опять кивнула. Она не сводила глаз с психиатра, ловя каждое его слово. У Отто Ивановича не было пронизывающего взгляда, длинных волос, черной одежды – всего того, чего мы ожидаем невольно от психиатра, который в наших глазах родственник не то дьяволу, не то фокуснику. Он был обыкновенный человек с мягкими манерами, приятным голосом, в словах его проскальзывал легкий юмор. Его выпуклые глаза смотрели с участием. Он внушал доверие.
– Самое главное, вы – дома, – говорил Оглио. – Это очень важно. Могло быть всякое. В моей практике бывали случаи… вот познакомимся поближе, я вам расскажу. Вы дома, рядом с вами любящий человек. Он вам расскажет о том, чего вы не помните. Встречайтесь с друзьями, любые положительные эмоции будут вам во благо. Я думаю, мы преодолеем ваше состояние. Вы мне верите?
– Верю, – прошептала Валерия.
От волнения она расплакалась. Стеснялась и старалась плакать бесшумно, не всхлипывая, смахивая ладонью слезы. Андрей подумал, что заплакала она впервые…
– Вот и прекрасно, – заключил Оглио. – Просто распрекрасно! Вот и умница. На этом мы закончим сегодня, – он сжал ее плечо. – Андрей Николаевич, пожалуйста, проводите меня, – он поднялся.
– Что вы думаете? – спросил Андрей в лифте.
– Не знаю, – честно ответил психиатр. – Пока не знаю. Амнезия – тяжелое психическое состояние, иногда проходят годы, прежде чем наступает улучшение. Но иногда амнезия носит кратковременный характер, и пациент вспоминает все уже через несколько часов. Когда это случилось?
– В воскресенье.
– Сегодня пятница. Шесть дней. Это много. Психика – тонкая и хрупкая ткань, дырочки трудно заштопать, – Оглио улыбнулся, протянул руку. – Рад был познакомиться, Андрей Николаевич. Нас когда-то представляли друг другу, но это было давно и… неправда. По-настоящему мы познакомились только сегодня, чему я весьма рад, несмотря на печальные обстоятельства. – Он помолчал и повторил, улыбнувшись: – Действительно, рад. Вы даже не представляете себе насколько. Потрясающе интересный случай. Я доволен, что вы обратились именно ко мне. У вас славная жена… мужественная, прекрасно держится. Наша задача – помочь ей. И еще… я хочу сказать… – Он замялся на миг. – Знаете, Андрей Николаевич, мы, разумеется, сделаем все, что в наших силах… но… помните, это еще не конец света. Вы согласны? Это не безнадежно, это не вопрос жизни и смерти. За что я и люблю свою профессию – мои пациенты… не умирают! – Он рассмеялся, заглянул в глаза Андрею, ободряюще похлопал по плечу…
Слухи, один другого нелепее, поползли по заводу. Приходила полиция, задавала вопросы о Рамоне, которую якобы убили. Немолодой капитан, неприветливый и какой-то невыспавшийся, расспрашивал Андрея. Было видно, что убийство Ромашки его не очень трогает. Андрей сказал, что о личной жизни убитой ничего не знает. К счастью, до капитана не дошла информация о дружбе Валерии с Ромашкой и о происшествии с его женой. Андрей, уставший бояться, отвечал на вопросы сухо и кратко. Капитан наконец ушел, оставив на всякий случай номер телефона и сообщив, когда можно будет забрать тело на предмет захоронения. Ромашка была незначительной фигурой, у полиции есть дела и поважней. Наркотики, там, или этнические разборки.
Позвонил Венька Сырников, спросил: уже знаешь про Ромашку? Знаю, ответил Андрей.
– Ее задушили, – сообщил Венька, ему были известны подробности. – В квартире страшный беспорядок, видимо, имела место драка. Она перед смертью напилась.
Андрей молча выслушал то, что Веньке удалось выудить через знакомых в разных сферах, желая только одного, чтобы он провалился в преисподнюю вместе со своей информацией. Венька описывал детали, и Андрей невольно чувствовал подтекст – сначала Лерка, теперь Рамона… Неспроста, ох, неспроста! Но Венька так ничего прямо и не сказал – не посмел.