Андрей сидел в темной квартире так же, как сидел вчера в спальне на даче. С той разницей, что сейчас он был один, а вчера с Леркой…
…Он заскочил на дачу за бумагами, оставленными там неделю назад, когда приехал сюда, надеясь поработать в тишине и покое. С работой не получилось. Была прекрасная погода, он отправился в лес и пробродил почти до вечера.
Он отпер дверь, вошел. Внутри дома оказалось темнее, чем снаружи. Он включил свет в прихожей и на кухне. Бумаги лежали на тумбочке в прихожей – там, где он их оставил. На секунду, как короткий укол, возникло неясное и неосознанное чувство… чувство узнавания, то самое «дежавю»… папки на тумбочке… полусвет-полутень… полуоткрытая дверь в спальню… Мелькнула мысль о чем-то важном… И ускользнула. Придется посидеть ночью, подумал он, отгоняя наваждение, и сгреб папки.
И тут его словно толкнуло что-то. Торкнуло. Потом Андрей пытался вспомнить, что это было – и не смог. Шестое или седьмое чувство, внезапный страх, наитие. Нет названия. Ощутив внезапную сухость во рту, он подошел к двери спальни, толкнул ее и оторопело застыл на пороге. В неярком свете, падающем из прихожей, он увидел жену. Она лежала на широкой деревянной кровати, странно неподвижная, едва прикрытая простыней, уткнувшись лицом в подушку. Рассыпались светлые волосы, тонкая рука свесилась до пола. Ошеломленный, он смотрел и не верил своим глазам. Лерка вчера уехала в Севастополь. Михась отвез ее на вокзал, потом доложил ему, что все о’кей.
Андрей стоял в оцепенении, прислонясь к косяку, чувствуя подступающую дурноту. Закрыл глаза, помотал головой. Снова открыл. Ничего не изменилось. Лерка по-прежнему лежала т а м… слегка прикрытая простыней. Он видел глубокую нежную ложбинку позвоночника…
Он не помнил, как долго там стоял. Время остановилось. Потом подошел на негнущихся ногах, потрогал плечо. Потряс ее, удивляясь внезапной тяжести легкого Леркиного тела. Отвел вьющиеся волосы, увидел багровые пятна на шее…
Ноги не держали его, и он опустился в кресло рядом с кроватью. Первым побуждением было немедленно куда-то звонить, бежать, звать на помощь… Позвонить Михасю, спросить… О чем? О чем можно спросить водителя, ничего ему не объясняя? Андрею стало страшно при мысли, что он может сказать Михасю или кому-нибудь еще, о мертвой жене на даче. Убитой… Порыв прошел, и он остался сидеть в кресле, бессмысленно уставясь на неподвижное тело… Неподвижное тело? Труп? Лерка мертва? Абсурд! Полная жизни, неугомонная, жадная Лерка… мертвая? Неподвижная? Нет! Сейчас она вскочит, закричит: «Ага, испугался!» Бросит в него подушкой, радостно завизжит…
Андрей с силой провел ладонями по лицу.
Дом, казалось, притаился. Мелкий дождь дробно стучал в темное оконное стекло. Где-то глубоко под полом скреблась мышь. Тяжесть, почти физическая, согнула его плечи, пустота и усталость разливались внутри. Ему хотелось вытянуться на полу, уснуть и больше не просыпаться.
Сидел он так долго. Постепенно пришел в себя и подумал: что теперь? Потом, вспоминая ночное бдение в кресле, он пытался понять, что чувствовал тогда. Ошеломление? Горе? Боль? Или мучительный липкий страх при мысли, что ожидает его в ближайшем будущем?
Страх, его старый знакомец… Полиция, бесконечные допросы, обыски, подозрения, перетряхивание их с Леркой грязного белья, беседы со знакомыми и сослуживцами. Его имя в криминальной хронике. Слухи, сплетни, домыслы. Вся его жизнь опрокинется. Вся его жизнь, которую он строил по крупице, которой так гордился… Она казалась ему незыблемой, как башня, а на самом деле была замком, выстроенным на песке. Он стыдился этих мыслей, но какой смысл притворяться перед самим собой?
Лерка была здесь с любовником, не нужно иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться. С любовником. Он же убийца. О, нет! Убийца совсем другой человек. Убийца – муж-рогоносец, заставший ее после свидания в загородном любовном гнездышке.
«Не в силах совладать с яростью и ревностью, известный бизнесмен господин N. набросился на неверную жену. После короткой, но яростной борьбы бездыханное тело молодой женщины упало на пол. Убийца переступил через него и хладнокровно покинул помещение…» – напишет борзописец из «Вечернего курьера». А бессовестный репортер криминальной хроники выдаст что-нибудь разухабистое, вроде: «Мадам загуляла втайне от мужа. Муж настиг неверную и: «Умри, несчастная!»
О господи!
Свидетели, они же бывшие друзья, покажут, что жили они плохо. Накануне отъезда Лерки поскандалили и даже подрались. Он ударил ее. Экономка, как всегда, подслушивающая под дверью, продаст его с потрохами. Лерка, растерянная, со злыми беспомощными слезами, кричала страстно:
– Ненавижу! Я тебя ненавижу!
Она швырнула в него статуэткой «Женщина на скамейке» Армани, которую привезла из Италии и очень ею дорожила. Фарфоровые осколки фигурки символизировали осколки их семейной жизни. Фарфоровый реквием. Глядя на изящную головку в лиловой шляпке, откатившуюся под кофейный столик, на акварельно-нежное раскрашенное личико, Андрей внезапно понял, что это конец…
– Я уйду! – говорила Лерка, заикаясь, сдавленным от слез голосом. – Я с тобой минуты не останусь. Я… я тебя нищим оставлю. Ты же без меня… Что ты без меня? Ничтожество! Думаешь, это все ты? – Она яростно тыкала пальцем в сверкающий сервант, кожаные диваны, длинный массивный стол розового ясеня. – Ты? Вот! – Она сделала непристойный жест рукой, и Андрей снова подивился тому, какой она может быть вульгарной. – Вот что ты такое!
Он ударил ее. Первый раз в жизни ударил женщину. Лерка пронзительно закричала, а Андрей выскочил из комнаты, едва не сбив с ног экономку Элеонору, Леркиного соглядатая и шпиона, расположившуюся у замочной скважины. Элеонора обожала хозяйку. По вечерам они гоняли чаи на кухне, и жена расспрашивала экономку о покойном муже. Носорожья физиономия Элеоноры приобретала мечтательное выражение. История ее большой любви была известна Лерке во всех деталях.
– Ну и дурища! – делилась она с Андреем в постели. – Несчастный мужик, как он ее выносил!
Элеонора была в курсе всех городских сплетен. Андрей старался не смотреть на ее приторно-сладкую физиономию, у него звенело в ушах от ее сюсюкающего голоса.
Экономка, отшатнувшись, испуганно уставилась на Андрея. Схватив с вешалки куртку, он слетел вниз по лестнице. Лишь пройдя с десяток улиц, смог унять бешеный стук сердца.
Когда он вернулся домой, стояла глубокая ночь, часы только что пробили два. Он сгоряча двинулся было ночевать в гостиницу, но вспомнив, что в восемь тридцать утра у него важная встреча, повернул домой. Не встретив ни души, улегся у себя в кабинете и, как ни странно, крепко проспал до семи утра. Жену он с тех пор не видел.
Михась отчитался позже, что посадил Валерию Павловну на поезд, все чин-чинарем. Первый класс, отдельное купе. Михась?
«Нет, – подумал он. – Это не Михась».
…Элеонора станет главным свидетелем обвинения. Пришел ее звездный час, и она его не упустит. Она выжмет ситуацию, как лимон. Она вывалит их грязное белье к ногам жадно внимающей публики. Андрей словно слышал ее пронзительный голос, видел скорбно поджатые губы, шевелящиеся тараканьи усы, грубую пористую кожу носа. Видел, как она смахивает кружевным платочком несуществующие слезы.