Дверь захлопнулась, и мужчины оказались в полной темноте.
– Осторожно. – Несвицкий невольно понизил голос. – Здесь впереди ступенька…
– Черт! – Старыгин споткнулся и едва не потерял равновесие. – Действительно, ступенька…
– Иди за мной, лифт совсем рядом! – Святослав двигался вперед, ощупывая перед собой дорогу.
В какой-то момент ему почудилось, что в темноте перед ним кто-то прячется, он даже почувствовал на щеке чье-то дыхание…
– Эй, кто здесь? – проговорил Несвицкий, застыв на месте и вглядываясь во мрак.
Никто не отозвался, и Святослав почувствовал, как волосы на голове зашевелились, то ли от страха, то ли от сквозняка.
– Что там такое? – окликнул его Старыгин, и Несвицкий перевел дыхание – он не один, нечего бояться… да и вообще – что это за детские страхи? Кто может прятаться в его подъезде?
– Так, что-то померещилось… – выдохнул Святослав и тут увидел перед собой светящуюся красным глазом кнопку лифта.
Облегченно вздохнув, он нажал кнопку.
Дверцы лифта разъехались, кабина была ярко освещена, и в подъезде стало намного светлее. Несвицкий повернулся, настороженно взглянул в ту сторону, где только что ему почудилось чье-то присутствие. Никого там, конечно, не оказалось.
Через минуту они уже стояли перед дверью квартиры, Святослав нажимал на кнопку звонка.
За дверью послышался басистый лай, затем легкие шаги и звяканье замков.
Дверь распахнулась, на пороге стояла Лида, жена Несвицкого, рядом с ней переступал с лапы на лапу крупный ротвейлер.
– Лидуся, привет! – Святослав виновато улыбался. – А мы с Митей в пробку попали, поэтому задержались…
– Привет, Лидочка! – выступил Старыгин из-за спины приятеля. – Может, я не вовремя?
– Вовремя, вовремя! – ответила Лида не самым гостеприимным тоном. – Только, Слава, придется вам сначала погулять с Фредди, а то пес совсем извелся! Что-то он весь вечер нервничает, лает возле двери, рычит, как будто кого-то чувствует… Так что вы немножко с ним погуляйте, а у меня как раз пирог поспеет. Вернетесь – будем ужинать! – И она решительно вручила мужу поводок.
– Понимаешь, Фредди вообще-то послушный, – объяснял Несвицкий приятелю, спускаясь в лифте. – Но уж очень он сильный. Если ему вдруг что-то взбредет в голову – Лида просто не сможет его удержать. Вот прошлым летом он погнался за кошкой, вырвал у нее проводок и сбежал. Мы его потом два дня искали, весь район объявлениями оклеили. Поэтому гуляю с ним я… вообще-то он дисциплинированный пес, за редкими исключениями… – Святослав взглянул на Фредди, словно ожидал от него подтверждения своих слов.
Но ротвейлер заметно нервничал, крутил головой и негромко рычал.
Несвицкий захватил с собой фонарик, поэтому обратный путь через темный подъезд прошел без приключений.
Друзья вышли на улицу, и Фредди сразу куда-то потащил их, натянув поводок.
– Фредди, прекрати! – взывал Несвицкий к его совести. – Далась тебе эта кошка! Веди себя как приличный пес!
Но ротвейлер не обращал на его слова никакого внимания. Он грозно рычал и рвался с поводка.
– Да что с тобой сегодня?! – бормотал Святослав, пытаясь удержать поводок. – Что за день сегодня дурацкий… вот черт!
Он споткнулся и выпустил поводок.
Фредди с громким лаем рванулся вперед и тут же скрылся за углом дома.
– Вот же скотина непослушная! – воскликнул Несвицкий, бросившись вслед за псом. – Ищи теперь его по всему району!
Впрочем, судя по доносившемуся из-за угла лаю, ротвейлер убежал недалеко. Старыгин с Несвицким обогнули дом и тут же увидели Фредди. Он стоял на задних лапах перед кирпичной стенкой, отделяющей двор Несвицкого от соседнего двора, где располагался туберкулезный диспансер, и ожесточенно лаял.
– Наверняка погнался за кошкой, – проговорил Святослав, подхватив поводок. – А кошка, не будь дурой, сиганула через забор…
– Думаешь, за кошкой? – переспросил Старыгин, оглядывая место действия.
Перед забором была невысокая приступочка, сверху засыпанная землей. И на этой земле Дмитрий Алексеевич увидел четкий отпечаток мужского ботинка. Недавно прошел дождь, так что отпечаток был совсем свежий. Наверняка его оставил человек, который перемахнул через стену, удирая от ротвейлера.
Старыгин внимательно рассмотрел отпечаток и запомнил его – косая решетка, пересеченная двойной линией.
– Все, Фредди, раз ты сегодня так плохо себя ведешь – долгой прогулки не будет, даже не мечтай! – строго заявил Несвицкий, укорачивая поводок. – Делай быстро свои дела, и пойдем домой! Следующий раз будешь слушаться!
Ротвейлер взглянул на хозяина обиженно, как будто тот незаслуженно оскорбил его в лучших чувствах. Однако хозяин есть хозяин, с ним не поспоришь, и через пять минут они уже возвращались.
Как ни странно, на этот раз свет в подъезде был.
Подходя к лифту, Фредди снова зарычал, сунулся в закуток за почтовыми ящиками.
Старыгин взглянул туда же и увидел на полу отпечаток ботинка. Точно такой же, как возле кирпичной стены, – косая решетка, пересеченная двойной линией.
Дмитрий Алексеевич не стал делиться с Несвицким своим открытием – тот и без того нервничал, да, собственно, Старыгин и не хотел вникать во все эти странности.
Они поднялись на четвертый этаж, позвонили в квартиру.
На этот раз Лида встретила их более приветливо, провела на кухню, где уже был накрыт стол, а на самом видном месте красовался только что вынутый из духовки пирог.
Пирог удался на славу – румяный, пышный, с золотистой аппетитной корочкой, так что Старыгин моментально забыл обо всех своих тревогах и подозрениях.
Через сорок минут он отвалился от стола, сыто отдуваясь, и вспомнил, ради чего приехал сегодня к Несвицкому.
Поблагодарив Лиду, мужчины удалились в кабинет, и Святослав бережно достал из письменного стола завернутый в мягкую ткань древний кинжал.
– Ну, вот он! – развернув кинжал, он протянул его Старыгину. – Согласись – очень интересная вещь!
– Не то слово! – восхищенно проговорил Дмитрий Алексеевич. – Удивительное оружие… какое благородство линий, какое совершенство формы! Сразу видно, что его выковал настоящий мастер! И я тебе точно скажу – именно этот кинжал изображен на картине, которую я сейчас реставрирую.
– Что за картина? – заинтересовался Несвицкий.
Днем он был занят своей работой и вполуха слушал приятеля.
– Судя по технике, ломбардская школа, Раннее Возрождение, – пояснил Старыгин, – скорее всего, первая половина пятнадцатого века, а может, даже конец четырнадцатого, то есть, как его называют, треченто… На картине изображена сцена коронации германского вождя. Скорее всего, это вождь племени лангобардов Аутарис, впоследствии король…