Он попросил Джиллиан спеть, и она не стала отказываться. Дослушав, он сказал, что у нее прекрасный голос — хотя, честно говоря, ему сразу стало ясно, что голос у нее самый что ни на есть заурядный. Возможно, она и добилась бы каких-нибудь успехов на избранной стезе, но только не благодаря своему голосу.
Мистер Саттертуэйт не особенно жаждал видеть мистера Бернса, а потому вскоре захотел уйти. Тут его внимание привлек кубок на камине, который выделялся среди прочих дешевых безделушек, как бриллиант в мусорной куче.
Это был витой кубок тонкого зеленого стекла на длинной изящной ножке, на самом краешке которого повис как бы огромный мыльный пузырь — радужный переливающийся стеклянный шар.
— Это тоже свадебный подарок от Фила, — заметив интерес гостя, пояснила Джиллиан. — По-моему, очень милая вещица… Он работает на какой-то стеклодувной фабрике.
— Превосходная вещь, — с уважением сказал мистер Саттертуэйт. — Такой работой могли бы гордиться даже муранские стеклодувы.
Он ушел, чувствуя, как в нем вновь пробуждается интерес к Филипу Истни. Очень, очень необычный молодой человек! И тем не менее, девушка с прекрасным лицом предпочла ему Чарли Бернса. Как все-таки странен и непостижим этот мир!
По дороге мистеру Саттертуэйту пришло в голову, что, вероятно, благодаря удивительной красоте Джиллиан Уэст последняя встреча с мистером Кином обошлась, как ни странно, без последствий. До сих пор каждое появление этого загадочного господина неизменно влекло за собой что-нибудь странное и неожиданное. И, быть может, в надежде разыскать своего неуловимого друга мистер Саттертуэйт свернул в сторону «Арлекино» — небольшого ресторанчика, в котором он однажды встретил мистера Кина и куда мистер Кин, по его собственным словам, часто заглядывал.
В «Арлекино» мистер Саттертуэйт, озираясь, переходил из зала в зал, но ни в одном из них не заметил смуглого улыбающегося лица мистера Кина. Зато он встретил здесь другое знакомое ему лицо — в одном из залов за маленьким столиком сидел Филип Истни.
В ресторанчике было довольно людно, и мистер Саттертуэйт решил подсесть к молодому человеку. Он вдруг почувствовал странное возбуждение, словно его захватило как нитку и он втягивается в пестрый узор событий. И вот он уже вплетен в эту пока неведомую ткань. Теперь понятно, что за драму имел тогда в виду мистер Кин!.. Да, драма уже началась, и не последняя роль в ней отведена ему, мистеру Саттертуэйту. Надо только не прозевать свой выход и не перепутать реплики.
Он садился за столик едва ли не с сознанием, что исполняет свой долг. Разговорить Истни оказалось делом нетрудным — тот, видимо, и сам был рад случайному собеседнику. А мистер Саттертуэйт, как всегда, выступал в роли благодарного и внимательного слушателя. Разговор зашел о войне, о взрывчатых веществах и ядах — в последних, как выяснилось, Истни неплохо разбирался, поскольку большую часть войны был занят в производстве отравляющих газов.
Мистер Саттертуэйт слушал с интересом.
Кстати, сообщил Истни, один газ во время войны так и не успели испытать — слишком скоро наступило Перемирие. А на него как раз возлагались самые большие надежды: один-единственный вдох его уже смертелен!.. Молодой человек все больше увлекался собственным рассказом.
Дальше мистер Саттертуэйт свернул разговор к музыке. Худощавое лицо Истни оживилось. Он заговорил свободно и взволнованно, как истинный ценитель. Об исполнении Йоашбима молодой человек отзывался с восторгом, и оба они с мистерам Саттертуэйтом сошлись на том, что нет и не может быть ничего прекраснее настоящего тенора. Истни еще мальчиком слышал Карузо, и это детское впечатление осталось на всю жизнь.
— А вы знаете, что от его голоса лопались бокалы? — спросил он.
— Я всегда полагал, что это выдумки, — улыбнулся мистер Саттертуэйт.
— О нет, я уверен, что это чистая правда! Тут нет ничего невозможного. Все дело в резонансе.
И он принялся разъяснять техническую сторону вопроса. Глаза и щеки его загорелись. Вероятно, предмет разговора волновал его и, насколько мистер Саттертуэйт мог судить, был ему хорошо знаком. Постепенно почтенный джентльмен начал осознавать, что говорит с человеком выдающегося интеллекта, человеком исключительным — возможно, гением. Он пока еще колеблется, решает, по какому руслу пустить свои блестящие способности, — но то, что это гений, сомнению не подлежит.
Мистер Саттертуэйт вспомнил Чарли Бернса и снова поразился выбору Джиллиан Уэст. К своему удивлению, он вдруг обнаружил, что уже очень поздно, и потребовал счет. Истни поглядывал на него немного виновато.
— Простите, совсем вас заболтал, — сказал он. — Я так рад, что мы случайно оказались за одним столиком. Знаете, мне очень нужно было с кем-нибудь поговорить, — сказал он с каким-то странным смешком.
В нем еще не погасло оживление от разговора, но во всем его облике проглядывало что-то трагическое.
— Было чрезвычайно интересно с вами побеседовать, — сказал мистер Саттертуэйт. — Я узнал много нового для себя.
И, церемонно раскланявшись, он вышел из ресторанчика. Ночь была темная, и он шел не спеша. Но постепенно у него возникло странное ощущение: ему казалось, что он не один, что кто-то идет с ним рядом. Напрасно он внушал себе, что это самообман, что такого не может быть — наваждение не проходило. Кто-то шел рядом с ним по темной тихой улочке, кто-то, кого видеть он не мог… Почему, почему образ мистера Кина снова маячит перед ним? Зачем его молчаливый друг идет рядом, не отставая ни на шаг, — хотя стоит лишь скосить глаза, чтобы убедиться, что там никого нет?
К этому назойливому ощущению примешивалось еще одно — тягостное предчувствие беды. Что-то необходимо сделать, и немедленно! Случилось что-то неладное, но мистер Саттертуэйт пока еще властен все исправить…
Ощущение было настолько сильно, что мистер Саттертуэйт даже не пытался ему противостоять. Вместе этого он закрыл глаза и попробовал приблизить к себе образ мистера Кина. Ах, если бы он только мог задать мистеру Кину хоть один вопрос! Но, едва подумав, он уже знал, что это бессмысленно. Что толку задавать мистеру Кину вопросы? «Все нити в ваших руках», — вот что ответил бы ему мистер Кин.
Нити… А какие, собственно, нити? Он принялся распутывать клубок собственных ощущений. Вот, к примеру, предчувствие опасности. Кому грозит эта опасность?
Тут же перед его глазами всплыла четкая картина: Джиллиан Уэст, одна, сидит у радиоприемника в своей комнате.
Сунув монетку проходящему торговцу газетами, мистер Саттертуэйт выхватил свежий номер и отыскал в нем программу Лондонского радио. Ага, стало быть, сегодня по радио концерт Йоашбима: сначала «Salve Dimora» [57] из «Фауста», потом подборка народных песен — «Пастушья песня», «Рыбка», «Олененок» и так далее.