Втроем они медленно пошли к воротам садика.
— А у Чекасиной на похоронах наши были? — спросил Служкин.
— Были, почти все. Поживают нормально… Девчонки наши почти все замужем, кроме Наташи и Алки, у всех дети, у кого даже двое. Про мальчишек не знаю: в перчатках были, не видно, с кольцами или без, а спрашивать я постеснялась. Знаю, Васильев и Соколов женились, а Петров даже развестись успел. Дергаченко в аспирантуре, Васька военный, Сережка в милиции. Галимуллин — коммерсант, свои киоски имеет, огромный венок привез, машины достал…
— А Фундамент правда на Лебедевой женился?
— Правда. А Лисовский на Коньковой из «бэ»-класса.
— А Ветка была?
— Нет, ее тоже не было.
— То-то она мне ничего не говорила, — заметил Служкин.
В конце февраля прошла оттепель, но сейчас вновь навалились морозы и непогода. На улице мела метель. В небе в белом дыму шевелилось бледно-желтое солнце. Было слышно, как крупка хлещет по стеклам окон. Вдали, изгибаясь, вдоль витрин магазина скользили снежные столбы.
— А ты сама как? — наконец поинтересовался Служкин.
— Трудно, Витя, — просто ответила Лена. — Оля у меня заболела. Свекр что-то с Нового года остановиться не может, все поддатый через день… Мужу третий месяц зарплату не платят, обещают вообще отправить в бессрочный отпуск без содержания. Он даже на день рождения мне ничего не подарил — денег нет. Только на зарплату свекрови и живем… Андрюшу вот забрала, потому что сегодня в садике детям подарки выдавать будут, а я за него не заплатила. Вот и увожу, чтобы не видел, не ревел…
Служкин глубоко затягивался сигаретой, молчал.
— А я, Витя, опять беременная, — вдруг с веселостью отчаяния добавила Лена. — Мы с мужем все равно решили рожать третьего. Мне еще мальчика хочется…
Служкин все равно молчал, медленно и широко шагая рядом с Леной. Лена, видно, смутилась своей откровенности и неумело перевела разговор на другую тему:
— Весны очень хочется, надоели эти морозы… В оттепель как-то сразу расслабились, а тут опять стужа… Ладно уж, немного до весны остается, это, наверное, последние холода, и зима пройдет…
— Воистину пройдет, — сказал Служкин.
У Служкина был пустой урок, и он проверял листочки с самостоятельной зондеркоманды. Служкину срочно требовались оценки, чтобы выставить четвертные, поэтому он не углублялся в сущность предмета, а действовал более экономично — по вдохновению. Он смотрел фамилию и, не читая, сразу ставил оценку. И так ясно, кто чего заслуживает. Ергин? Два. Градусов? Два. Баскакова? М-м… ладно, не жалко, четыре. Суслов? Два. Даже с минусом.
Закончив с листочками, Служкин раскрыл створку окна и закурил.
Внизу находился замкнутый забором дворик между стеной школы, корпусом спортзала и теплым переходом. Дворик был загроможден поломанными партами. Сюда на переменах бегали курить старшеклассники.
Мат и галдеж привлекли внимание Служкина, и он высунулся из окна. Оказывается, во дворике шла разборка. Посреди толпы школьников стоял маленький, взъерошенный Овечкин. За лацкан пиджака его держал тощий и высокий Цыря — Цыренщиков, всем известная местная шпана, быстро перерастающая в уголовника. Цырю подзуживал толстый олигофрен Бизя Колобок, его лучший друг. Вокруг толпились наиболее прославленные двоечники восьмых-девятых классов. Рядом Безматерных и Безденежных держали под руки тоже красного и взъерошенного Чебыкина, не подпуская его к Цыре.
Цыря, что-то объяснив, вдруг ткнул Овечкина кулаком в скулу. Овечкин отлетел и сел в снег. Цыря нагнулся, поднял его, подтащил к себе и снова дал ему по скуле. Овечкин опять отлетел. Чебыкин, вырываясь, дергался между Безматерных и Безденежных.
Служкин выкинул окурок и решительно забросил ногу на подоконник. Из окна он ловко спрыгнул на заснеженную крышу теплого перехода, а с нее — во дворик. Однако ноги его скользнули по валявшейся столешнице сломанной парты, и он шлепнулся задом на какие-то железяки. Кто-то из толпы вокруг Цыри оглянулся, но Служкин уже вскочил, раздвинул двоечников, взял Цырю за плечо и развернул.
— Не п-понял!.. — изумился Цыря.
— Гуманитарная помощь, — пояснил Служкин и хлопнул его по зубам. — Теперь понял, Мцыря?
— Чо за фраер?! — заверещал Бизя Колобок, подскакивая к Служкину, и Служкин коротким толчком кувыркнул его в сугроб.
Цыря прикрыл ладонью разбитые губы. Лицо его сделалось зверским. Служкин тем временем повернулся и отвесил Безденежных такой пинок, от которого тот, выпятив пузо, пробежал несколько шагов. Безматерных благоразумно отцепился от Чебыкина сам.
— Ты кто такой воще?.. — угрюмо спросил Цыря.
— Это географ… из школы… — прошелестели двоечники.
— Чего встали, козлы?!. — вопил Бизя Колобок. — Он тут один!..
Служкин сильно стукнул ладонью в лоб, и Бизя снова улетел в сугроб, едва не выронив глаза.
— Ну-ка дернули все отсюда, ублюдки! — прорычал Служкин на двоечников и топнул ногой.
Двоечники начали тихо утекать в щель между забором и школой.
— Цыря, вмочи ему! — грозно орал из сугроба Бизя Колобок.
Цыря, оставшись в одиночестве, хмуро поглядел на Служкина, сплюнул и пошел к забору. Уже сидя на заборе верхом, он пообещал:
— Ладно, Овца, я тебя еще выловлю.
Служкин шагнул к барахтающемуся в сугробе Бизе и вышиб его пинком. Матерясь, Колобок перекатился через забор вслед за Цырей.
Чебыкин поправлял пиджак, а Овечкин прикладывал к скуле снежок.
— Фонарь будет, наверное, — мрачно сообщил он.
— Вы нас из окна увидали, Виктор Сергеевич? — спросил Чебыкин.
— Нет, мне из министерства телеграммой сообщили.
— У вас, Виктор Сергеевич, брюки порвались, — сказал Овечкин, не отрывая снежка от щеки.
Служкин вздрогнул, как ужаленный, и стремительно заглянул через плечо на собственный зад. На заду, как хвост, висел клин материи, выдранный, когда Служкин, поскользнувшись, упал задом на железяки. В прорехе предательски белела подкладка.
— У меня же еще в «а»-классе урок! — завыл Служкин, пытаясь приставить клин на место. — Как же я его проведу в рваных штанах?!.
— Попросите у Розы Борисовны отменить урок, — посоветовал Чебыкин, сочувствующе глядя на Служкина, который прикрывал зад рукою.
— И что я ей скажу? Что портки распластал? Да она на меня в суд подаст за оскорбление личности!
— Тогда придется сидеть весь урок, — заметил Овечкин.
— С вами посидишь… — проныл Служкин и бессильно начал материться куда круче, чем это делал Бизя Колобок. — Да и как я в кабинет попаду? С голым задом через всю школу просверкаю?