– Давай-давай, Славик, признавайся добром – что ты придумал?
– Ничего особенного. Просто я сегодня устрою в Тарасове что-то вроде комендантского часа. У меня ни одна… Ни один мужик не появится на улице без документов. Ни одна женщина не пройдет вечером без присмотра моих людей. У меня восемь тысяч человек сегодня ночью будут в Тарасове дежурить на улицах. Пусть эта тварь только попробует куда-нибудь сунуться…
Он замолчал. Я тоже молчала, удрученная его злобной ментовской ограниченностью.
– Чего ты молчишь, Иванова? Осуждаешь? Думаешь – зря я все это?
– Думаю – дурак ты, Славка. Никуда он сегодня не сунется. Зря людей прогоняешь всю ночь. И сам без толку промаешься.
– Сам я и так не засну. А что мне делать, скажи на милость? Вдруг он сегодня еще кого-то убьет? Ведь я себе этого не прощу.
Киреев был явно растерян, а отсутствие интуиции не позволяло ему обретать уверенность там, где у меня срабатывала логика. И ему приходилось пороть горячку, чтобы не сидеть сложа руки и не чувствовать свою беспомощность. Он обманывал сам себя, занимаясь бурной, но бестолковой деятельностью. Но так ему было намного спокойнее.
– Как знаешь, Киреев. Я не верю, что сегодня тебе удастся его поймать. Он ничего не будет сегодня предпринимать.
– Ну это ты как знаешь, Иванова. У меня свои мозги есть. И они мне подсказывают, что надо сделать именно так, как я сделал.
– Ладно, Киреев, не обижайся. На всякий случай – желаю тебе успеха, хоть и не верю в него. Не забудь завтра о музее.
– Не забуду, – пробормотал Киреев на прощание и повесил трубку.
Я посмотрела на часы. Мать твою! Что же я тяну? Уже восемь! У меня всего час остался. А я все еще на чучело огородное похожа…
…Когда я через сорок минут посмотрела на себя в зеркало внимательным оценивающим взглядом, то поняла, что я именно та самая Таня Иванова, которой предстоят великие дела. Как это говаривал один из моих знакомых? «Вставайте, граф, вас ждут великие дела!» С такой внешностью я готова решать любые проблемы и побеждать любых противников. Как все же много сил придает женщине простая уверенность в своей красоте!
Звонок в дверь раздался в десять минут десятого. Это меня несколько расстроило и насторожило. Мужчина не может позволять себе пользоваться женскими привилегиями. Никакая случайность не может задержать вас на десять минут. Опоздать по объективным причинам можно на час как минимум. Но если вы опаздываете на десять минут, значит – вы заранее решили опоздать и заставить человека, который вас ждет, немного понервничать. И не надо мне ничего доказывать, словно я не женщина и никогда не пользовалась этим приемом… Еще как пользовалась!
«Может быть, не открывать? Сделать вид, что меня нет дома?» – мелькнуло у меня очередное сомнение. Но я уже знала, что обязательно открою, потому что чувствовала, что хочу открыть.
Я открыла. Виктор стоял без цветов, без торта и без бутылки. Я, наверное, выглядела несколько глупо, молча разглядывая его и не приглашая. Он слегка усмехнулся и сказал:
– Вы предложите мне пройти, чтобы мы могли обсудить наше с вами общее дело?
– Да-да, конечно, проходите. Извините меня, – засуетилась я.
Я провела его на кухню, налила кофе. Мы молча выпили по чашечке. Я только-только начала овладевать ситуацией. Уж больно он самоуверен, нахал такой.
– И что же вы молчите? Что, собственно, привело вас ко мне?
Он усмехнулся.
– Да меня, собственно, вы привели.
– Вы, наверное, полагаете, что мне не с кем соревноваться в остроумии?
Он слегка смутился:
– Нет, конечно. Дело не в этом. Но мне показалось… что вы хотели, чтобы я пришел к вам. Только это я и имел в виду.
– А вы всегда делаете именно то, чего от вас хотят женщины?
Зря он отдал мне инициативу. Так я могу все испортить. А самой мне остановиться трудно.
– Да нет, что вы! Я скорее всегда делаю только то, чего хочу сам. И, правду сказать, прийти к вам хотел, наверное, больше, чем вы хотели меня увидеть… Я в этом даже уверен.
«Молодец! – подумала я. – Со мной так и надо. Раскрывайся полностью – тогда я не ударю. Тогда я сама подставлюсь».
– И вот – пришел. – Он улыбнулся, как мне показалось, искренне, без его вечной усмешки. – И не знаю пока – делать ли мне дальше то, что я хочу сделать? Не решил еще как-то…
– Знаете, Виктор, – сказала я, несколько расстроившись, – когда мужчины спрашивают у меня разрешения, я всегда отвечаю им отказом.
– Вы, наверное, поняли меня превратно, – возразил он. – Я хочу взглянуть на свою вазу.
Честно говоря, я была несколько шокирована его наглым заявлением. На меня он, значит, взглянуть не хочет? Не поняла…
– Пойдемте, я покажу.
Я провела его в спальню. На кровати у меня был тщательно продуманный беспорядок. Этакие живописные следы моего присутствия. На мужиков, как неоднократно было мною проверено, они действуют однозначно.
Виктор, однако, смотрел только на свою вазу. Он вообще не видел кровать.
Я обиделась. Он, значит, делает только то, что хочет. Не сделать ли и мне то, что захочу? Не грохнуть ли мне эту вазу об пол? А потом выгнать его из своего дома с треском? Художник, видите ли!
Гений!
Чтобы и впрямь не осуществить своего желания, я вышла из спальни, заявив ему:
– Ну, вы тут пока пообщайтесь с нею в интимной обстановке…
На эти слова он оглянулся, и меня поразил его отсутствующий взгляд. Он меня не видел!
Я села на кухне, зажав руки между коленями. Меня почему-то била дрожь.
Ну его к черту! Я его попросту боюсь.
Может быть, он и вправду – колдун? Но я тоже – Ведьма.
Я – Таня Иванова, уверенная в себе, сильная женщина! Ну и что, что он колдун? Любая женщина – колдунья по своей природе. Так что мы с ним – два сапога пара…
«Ты что, Танька? – спокойно сказала я себе самой. – Колдун он или просто придурок, не умеющий себя вести с женщинами, – какая тебе разница? Он просто умело раздал колоду и сейчас загнал тебя в угол, ходя не в масть. Ты что, в карты играть не умеешь? Крой козырем – посмотрим, чем он ответит…»
Я не заметила, как он вышел из спальни и оказался рядом со мной. Я вздрогнула, когда он положил свои тяжелые руки мне на плечи.
– Не бойся меня. Те, кто меня любит, не должны меня бояться…
Я как-то непроизвольно прижалась щекой к его руке. Рука была твердая и холодная. Уверенная рука, придававшая форму глине. Прекрасную форму бесформенному куску глины. Я на мгновение ощутила себя куском глины, который страстно хочет, чтобы ему дала форму твердая жесткая воля мужчины-созидателя.
Его руки уже гладили мои щеки и мои груди. А я все сильнее терлась щекой о его ладонь, готовая ко всему, что он сейчас захочет сделать со мной. Его вторая ладонь сжимала мне соски, и я узнавала ее прикосновение, которое пережила уже вчера, в ванне. Теплая волна желания вновь подхватила меня, поднявшись снизу, и я задрожала, но уже не от страха, а от желания пойти ему навстречу, сделать все, что он захочет.