Через некоторое время Тавернье, в отчаянии, почти не наигранном, вздымал руки и оглашал тесное помещение стенаниями:
– Что вы хотите, чтобы я тут увидел? При свете факелов? В таком чаду? Я ведь ювелир, а не счетовод! Я должен не просто пересчитать камни, но определить их цвет, яркость, наличие примесей и особенности цвета… это же драгоценные камни, а не золото, которое можно отлить в любую форму и определить его чистоту путем несложных проб. Да, с золотом и серебром я смогу справиться здесь… хотя тут нечем дышать. Но камни! Это немыслимо!
Все это он повторил, стоя на одном колене перед троном наместника. Тот недовольно поджимал губы, но Тавернье упорно стоял на своем: чтобы выполнить доверенную ему работу, нужен дневной свет.
И вот через несколько дней уговоров, дипломатических подходов и униженных просьб все более-менее устроилось.
Каждое утро крайне недовольный казначей под охраной солдат направлялся в подвал, брал порцию камней и украшений и нес их – шествуя по гулким каменным коридорам в сопровождении топающего и гремящего мечами конвоя – в башню. Вообще-то, это была сторожевая башня, но все звали ее Башней Королевы.
Трудно было поверить, что такое возможно, но казначей стал относиться к заезжему ювелиру еще хуже, чем прежде, и порой Тавернье казалось, что он видит огонек ненависти в глазах цвета застывшей воды. «Наверное, этот урод спит там же, в подвале, прижавшись к холодным камням и обхватив руками сундуки с драгоценностями», – думал Тавернье.
В башне немилосердно дуло, но он готов был на что угодно, лишь бы не спускаться обратно в страшное, душное и сырое подземелье. Он делал вид, что не замечает холодности казначея, и каждый раз приветствовал его улыбкой и теплыми словами, словно они были лучшими друзьями. Вот и сегодня, когда бледный и, как всегда, одетый во все черное человек показался на пороге, француз заулыбался, потер руки и всем своим видом показал, что готов к работе.
– Я так благодарен вам, друг мой, что наместник и вы разрешили мне работать здесь! Потому что только так я смогу выполнить свои обязанности как подобает, и меня не будет мучить совесть за возможные ошибки! Свет и воздух – вот две вещи, незаменимые для любого из сынов Франции. Ну, тепло тоже, конечно, не помешало бы… ха-ха… – Он придвинул к столу полную горячих углей жаровню – от нее шло хоть какое-то тепло. – И еще хочу сказать, что с этой башни открывается чудесный вид… Очень красивые места. А Башней Королевы она, наверное, зовется в честь какой-нибудь влюбленной красавицы, которую запер здесь отец или ревнивый муж?
Он говорил все это, не слишком рассчитывая на ответ. Просто тянул время, заполняя тягостное молчание и ожидая, пока казначей поставит на стол ларец и уйдет. Но к его вящему удивлению, казначей разлепил бледные губы и сказал:
– Нет. Башня названа в честь жены одного из влашских господарей… Валахия тут неподалеку, наши соседи, так сказать. Это очень известная в наших краях личность. Его звали Владислав Дракула.
– Сын Дракона?
– О да, его отец был членом ордена Дракона и оба они мечтали видеть свою страну независимой от турок и жизни ради этого не жалели… но Влад был известен не только своей ненавистью к туркам, но и своей жестокостью. Его любимым наказанием было сажать людей на кол. Говорят, он был подвержен странным вспышкам гнева, которые могла сдержать только любимая жена, кроткая и набожная женщина, родом из наших мест. Влашские господари вели тогда почти непрерывные войны. Однажды, во время осады, королеве принесли известие, что муж ее убит, замок захвачен, и она вот-вот станет пленницей турок. Не желая позора, она бросилась вниз вот точно с такой же башни, да. И умерла, да…
Голос казначея наполнял помещение башни, и Тавернье казалось, что он умножается, отражаясь от стен. Жан-Батист Тавернье не был трусом. Имей он слабые нервы – остался бы дома, а не пустился бы странствовать, мечтая не только разбогатеть, но и повидать мир. И все же он был человеком склада авантюрного, но отнюдь не склонным к жестокости. И ему неприятно было слушать рассказ казначея, который все говорил и говорил, живописуя горе влашского господаря и его жестокость, которую некому стало сдерживать после смерти любимой жены, и некому было отмаливать его грехи.
– … И однажды он без боя победил турецкую армию, да… Потому что велел казнить несколько тысяч человек, среди которых были и пленные турки и свои же, местные, в чем-то провинившиеся. Когда турецкий военачальник увидел поле, уставленное кольями, на которых вот уже несколько дней висели люди, и некоторые были еще живы, он повернул назад… А господаря Влада прозвали Цепеш, что значит Сажатель на кол. А в другой раз…
– Прошу вас, господин казначей! – Тавернье, борясь с дурнотой, решился прервать увлекшегося рассказчика. – Утро дарит нам свет, но сумерки подкрадутся быстро, и мне хотелось бы выполнить сегодня намеченную работу.
Казначей помолчал, потом подошел к шкатулке, стоявшей на столе. Его тонкая рука скользнула под крышку, и он извлек на свет божий мешочек из плотной кожи. Растянул завязки и на его ладони оказался кроваво-красный камень. Несколько долгих секунд мужчины стояли молча и неподвижно. Казначей – словно не в силах выпустить из рук драгоценность, а ювелир – восхищенно разглядывая темно-красное пламя камня, которое оживило даже мертвенно бледную кожу держащей его руки.
Словно нехотя, казначей положил рубин на стол и сказал, с недоброй улыбкой глядя на француза:
– Начните с этого камня, мастер. Это рубин господаря Цепеша. Он никогда не расставался с ним и порой, как говорят, купал его в крови своих жертв.
Несколько мгновений казначей любовался тем, как на глазах бледнел Тавернье. А потом ушел, оставив ювелира заниматься делом.
Жан Батист Тавернье выполнил свою работу: составил подробную опись всех камней и драгоценностей, находившихся в сундуках. Проверил чистоту золотых и серебряных монет и слитков. Изготовил к свадьбе дочери наместника драгоценную диадему. Получил щедрую плату за свои услуги и покинул двор наместника. Но уезжал он, неся на душе тяжкий грех. В предсвадебной суете в замке царила неразбериха, а казначею приходилось труднее всех. Он был болен, очень болен. Тавернье однажды увидел, как похожий на призрака человек кашляет, прижимая к губам платок, и платок этот краснеет от крови. Казначею недолго оставалось жить, и подсчет все увеличивавшихся расходов давался ему с трудом. И, пользуясь удачно сложившимися обстоятельствами, ювелир подменил один камень на другой. Он забрал с собой рубин господаря Цепеша и оставил взамен красивый, но ничем особо не примечательный камень, чуть меньшей каратности, и с пузырьками внутри. Но кто, кроме профессионала, заметит подмену?
Дело в том, что Тавернье узнал этот камень. Дома, в Париже, едва обучившись грамоте, он читал все, что только мог найти о других народах и странах. И мечтал, мечтал увидеть все своими глазами. Его идеалом стал знаменитый венецианский купец по имени Марко Поло. Он написал несколько книг. Впрочем, многие поговаривали, что он порядочно в них приврал, но разве это было важно? Когда юный Жан Батист склонялся над «Книгой о разнообразии мира», он переносился из родного Парижа в мир неизведанный. Он чувствовал горячий ветер, который терзал шедший по пустыне караван. На зубах скрипел песок, а под увешанными драгоценностями шелками прятались личики восточных красавиц. Фантастические животные и птица Рух, сокровища Востока и чудеса Индии – он грезил ими и ради них покинул отчий дом. Венгрия – не Индия, но это было началом долгого пути на Восток.