Это был один из самых громких процессов в нашем городе. Судили извращенца-педофила, надругавшегося над маленьким мальчиком и затем убившего его. На суд меня пригласил мой знакомый, журналист газеты «Горовск сегодня» Антон Ярцев. Ему было поручено освещать этот процесс в нашей любимой прессе. Мы с Антоном сидели в зале суда вместе с многочисленными слушателями и внимали каждому слову, звучавшему как со стороны обвинения, так и со стороны защиты.
В клетке находился худощавый мужчина лет тридцати пяти, довольно-таки противненький на вид. Он был плюгавый и какой-то бесцветный, его вороватые желтые глазки беспокойно бегали по лицам судьи, адвоката, прокурора… Это и был подсудимый Степан Суруляк. Он кричал, что невиновен, что очень любит детей и сам мечтает иметь сына. Его сожительница, нагловатая особа лет тридцати с хвостиком, клятвенно всех заверяла, что ее возлюбленный в тот вечер был с ней дома, устроил ей романтический ужин при свечах, плавно перетекший в бурный секс. При этих словах сожительница кокетливо опустила глаза и покраснела. И вообще, продолжила она после небольшой театральной паузы, зачем, мол, ему какой-то мальчик, когда у него есть такая женщина, как она, дородная, темпераментная и преданная? Сожительницу звали Евдокия Курочкина. Она, не в пример своему худосочному мачо, действительно была женщиной достаточно крупной и, что называется, видной. Ненатуральная блондинка с круглым курносым лицом и губками бантиком.
Надо отдать должное прокурору: он буквально лез из кожи, доказывая вину обвиняемого. Даже охрип от чрезмерного старания. Адвокат был молод и великолепен. Он вел дело так спокойно, уверенно и грамотно, что с каждой минутой мне становилось все яснее: Степана Суруляка признают невиновным. Старый судья был строг, но справедлив. Перед оглашением приговора все замерли, словно решалась судьба лично каждого человека, присутствующего на процессе. За недоказанностью обвинения судья вынес оправдательное решение.
В зале словно взорвалась бомба. Все кричали, что Суруляк – убийца, насильник, и требовали его казнить. Некоторые уверяли, что сами покарают его, третьи… Впрочем, что именно кричали люди, было уже неважно. Конвоиры выпустили оправданного из клетки и скрылись в боковой двери. К Суруляку подошла его пассия и еще несколько каких-то слишком самоуверенных типов, они все обняли его и, загораживая своими телами от толпы, повели к выходу.
Я тоже вышла из зала и встала в углу коридора в ожидании моего друга. Антон показался не сразу, очевидно, ему было необходимо увидеть все до конца. Когда спустя несколько минут он подошел ко мне, убирая диктофон в сумку, то сказал, криво усмехнувшись:
– Знаешь, Полина, я себе просто удивляюсь: сколько лет пишу репортажи о всяких подонках и мерзавцах, а все никак не могу привыкнуть!.. Слушай, давай сходим в кафе, немного развеемся, а то как-то тошнотворно на душе!..
Уж чего-чего, а свободного времени у меня было хоть отбавляй, и я согласилась.
Мы вышли из здания суда. Я увидела, как к крыльцу подкатила крутая тачка, Суруляк со своей дамой сердца и еще двумя типами быстро прыгнул в нее, и машина рванула с места. Остальные его «телохранители» уехали следом за ними, на другой машине.
– Почетный эскорт увез невинно пострадавшего на реабилитацию, – съязвил Антон.
Мы с Ярцевым приехали на моем неизменном «Мини-Купере» в кафе «Восток-Запад». Уселись в уютном зале за добротным столиком, заказали себе по чашке эспрессо, взяли пирожные и принялись обсуждать процесс. Так как оба мы еще не отошли от увиденного и услышанного, нам просто не терпелось обменяться впечатлениями.
– Ну, и как тебе этот урод? – спросил Антон, отхлебывая ароматный горячий кофе.
– Всем уродам урод, – ответила я. А что еще можно было сказать о подсудимом?
– Как считаешь, это он убил мальчика?
Я посмотрела на Антона.
– Ты спрашиваешь меня как человека или как юриста?
– А что, у человека и юриста на этот счет разные мнения? – Ярцев удивленно вскинул свои прямые брови.
– Разные. Если ты спрашиваешь меня как специалиста в области юриспруденции, отвечаю: Суруляк невиновен. Его адвокат, как это ни печально, прав: доказательств недостаточно. Сперма, обнаруженная у мальчика, не принадлежит оправданному сему гражданину, это неоспоримый факт. Ты сам слышал: в деле есть заключение биолого-медицинской экспертизы. На месте преступления Суруляка тоже никто не видел. Вернее, видеть-то видели, но свидетельница не уверена, точно ли это был подсудимый. А сомнения всегда трактуются в пользу обвиняемого, ты знаешь… Но если ты спросишь меня как человека, я отвечу: считаю, что в виновности подсудимого нет ни малейших сомнений! Вернее, теперь уже оправданного.
– О как! Нет сомнений?
– Ни малейших.
– Обоснуй.
– Антон, ты видел его глаза?
Ярцев на минуту задумался. Он перестал помешивать кофе и уставился в одну точку на столе.
– А знаешь, ты права. Этот Суруляк – последняя мразь! Больше всего меня поразило, что он ни грамма не сочувствовал родителям мальчика, его матери и бабушке, плакавшим в течение всего процесса… Даже если это не он убил, то, просто как человек, он должен был хотя бы сопереживать чужому горю. А он нагло ухмылялся, и волновала его, похоже, исключительно собственная судьба.
– Согласна, Антон. Я во время процесса думала о том же самом. Если доказательств недостаточно, то поведение подсудимого никуда не денешь. А потом, ты же знаешь, интуиция меня редко подводит. Да ему и было о чем волноваться: по статье сто тридцать четвертой плюс сто пятой этому уроду светило до двадцати лет, а то и пожизненное!
– Да… Педофилия плюс убийство… – задумчиво протянул Ярцев.
За те несколько лет, что он занимался криминальными хрониками, он достаточно хорошо изучил Уголовный кодекс.
– Честно говоря, Полина, я ведь уже сталкивался с этим Суруляком, – неожиданно сказал Антон.
– Неужели? И когда же?
– Года четыре тому назад… Нет, кажется, больше. Он тогда умудрился стать соучастником одного преступления, о котором я писал. Я даже помню его кличку – Обмылок. Так его подельник называл. Они совершили разбойное нападение на одного парня. Нанесли ему тяжкие телесные повреждения, отняли кошелек, дорогой мобильник и часы.
– Обмылок, говоришь? Умеют же урки давать друг другу клички! Вот уж действительно – Обмылок… А почему он на разбой пошел? Ему что, денег не хватало, такой бедный?
– Скорее такой наглый… А вообще, Полин, я думаю, дело тогда было вовсе не в деньгах. Хотя следователь уверял, что именно в них. И сам Обмылок-Суруляк пытался изобразить эдакую заблудшую овечку: мол, друг меня сбил с пути истинного, ему деньги были нужны, а я – так… взялся помочь приятелю «подзаработать». Да и не бил, мол, я пострадавшего, только на стреме стоял… Но я хорошенько тогда покопался в этом деле, навел справки по своим каналам…