– Значит, отец мальчика не станет сам убивать Суруляка? – подытожила я.
– Вряд ли. Хотя… Разные бывают случаи. У меня еще один подзащитный был – такой тихоня! Доходяга-очкарик, лет девятнадцати. На вид больше четырнадцати ему никто не давал. Тощий – за шваброй не видно. А когда отчим начал избивать его мать, он схватил нож и нанес тому двадцать восемь ударов! Просто дуршлаг из его живота сделал! Вот вам и тихоня!
– Оправдали? – заинтересовался опять Ярцев. Ему, как профессионалу, все нужно было знать, он постоянно выискивал темы для статей.
– Условное дали. Хотя прокурор очень напирал, уверяя, что был точный расчет на убийство… Но я сумел доказать состояние аффекта.
– Молодец ты все-таки, Паша! – с некоторой неохотой выдавил из себя Ярцев. – А как насчет Обмылка?
Павел посмотрел на часы:
– У меня через десять минут встреча с клиентом, я, честно говоря, уже опаздываю. Давайте так: Полина, вот моя визитка, здесь телефоны… У Антона мои координаты есть. Созвонимся сегодня вечером и договоримся о встрече. Я, конечно, очень занятой человек, но ради такого дела сумею выкроить часок. Так как?
Я кивнула:
– Созвонимся.
Павел прыгнул в свою машину:
– Тогда до встречи!
Ультрамариновый «Фольксваген» рванул с места и через несколько секунд скрылся за углом.
– Мне тоже пора, – сказал Ярцев. – В редакции уже заждались меня. Да и материал надо готовить… Подбросишь?
Я отвезла Ярцева в редакцию в своей машине. Всю дорогу мы продолжали обсуждать сегодняшние события. Антон предлагал подкараулить Суруляка и ночью в подъезде дать ему по башке чем-нибудь тяжелым, типа бутылки или монтировки. Как тот алкаш – драчливого соседа… Или испырять ему весь живот ножом. Павел, мол, в случае чего, обеспечит нам условное, доказав состояние аффекта. Но я все эти предложения отвергла сразу. Ни дубасить Обмылка по голове, ни дырявить его ножом я не собиралась.
– Антон, пойми: Суруляк должен получить то, что он сделал сам. Как в «Старом Завете»: око за око, зуб за зуб… Если бы он треснул кого-то по башке, тогда и сам мог бы рассчитывать на то же самое.
– Я надеюсь, ты не собираешься простить ему?
– Ни за что! Принцип неотвратимости наказания – вот мой девиз! И ты это знаешь. Но Суруляк должен получить исключительно то, что он причинил.
– Полина, ты хочешь его… хм… изнасиловать?
– А почему бы нет?
Антон подозрительно покосился на меня.
– А потом выбросить с балкона?
– И именно с пятого этажа. Тогда это будет справедливо. Пусть испытает на себе все те «удовольствия», которые он доставил другим!
– Круто! Ну, Мисс, вам, конечно, виднее. Только ведь Суруляк насиловал маленького мальчика. По сравнению с ним…
– Его будут насиловать такие большие дяди, по сравнению с которыми он сам окажется маленьким мальчиком.
Антон с еще большим подозрением посмотрел на меня.
– А потом, значит, мы его того… с балкона?
– И именно с пятого этажа, не меньше! И во время полета пусть подумает о молодой девушке, которая проделала тот же путь. Если успеет…
– А что, это конкретно! Ты права: дубиной по башке для такого урода – это слишком просто и быстро. Бац – и лежишь себе в отключке! Ни страха, ни боли. А тут… Точно! Давай сделаем, как ты сказала. А я готов помочь всеми доступными мне силами.
У редакции я высадила Антона и отправилась к себе, в коттеджный поселок.
* * *
В поселке у нас прекрасный дом – большой, просторный, красивый, с камином в одной из гостиных и с русской печкой на кухне. Всего в доме три гостиных. Эти комнаты успела оформить моя мама. В память о тесноте нашей квартиры родители запланировали на первом этаже целых три гостиных: для своих гостей, для дедушкиных и для моих. Спальни располагались на втором этаже и считались личной территорией. Идея с гостиными казалось удачной, не надо было спорить и по поводу оформления комнат: для себя мама и папа выбрали модный тогда стиль кантри; дедушка предпочел роскошный рококо, я – лаконичный хай-тек. Зато теперь каждого гостя можно было принимать в наиболее желанной для него обстановке.
Ариши не было дома. Дед, должно быть, как всегда, тусовался где-нибудь у своих приятелей. Я переоделась в домашний халатик, включила кофеварку, микроволновку, поставила в нее на разогрев блинчики с мясом. Пирожные, съеденные в кафе, давно испарились из моего организма, и он настойчиво заявлял мне об этом.
Дед появился, когда я доедала последний блинчик. Он вошел в кухню и удивленно вскинул брови:
– Бонжур, Полетт! Приятно видеть, что у молодой девушки такой здоровый аппетит!
– Привет, дедуля. Тебе блинчики разогреть?
Впрочем, деда можно было не спрашивать. Он с удовольствием ел все, приготовленное мной. Главное, чтобы ему самому не приходилось стоять у плиты и работать ножом за разделочной доской.
Четырнадцать лет тому назад, когда мы с Аришей остались одни, осиротев по вине пьяного прокурора, сбившего на своей машине моих родителей, мы стали маленькой семьей. У деда была я, а у меня был дед, Аристарх Владиленович. Мы нежно любили друг друга, и каждый заботился о другом.
Та страшная ночь, когда погибли мои родители, осталась в моей памяти навсегда. Мои папа и мама строили загородный дом, устав от тесноты городской квартиры, где у них даже не было своей отдельной комнаты. Просторный двухэтажный коттедж был практически готов. Отделка и подведение коммуникаций завершены. Оставались формальности с продажей квартиры, и в коттедж можно было перебираться окончательно. Впрочем, в восторге от этого события были в основном родители и дед, я же переживала: все мои подруги оставались в городе…
Мы втроем возвращались домой. Папа высадил меня у нашего дома, а сам с мамой поехал в гараж, поставить машину. Я не успела войти в подъезд, и все произошло у меня на глазах. Машина развернулась и медленно поехала. Перед выездом со двора папа притормозил, дождался, пока загорелся зеленый глаз светофора, и стал аккуратно выруливать на главную дорогу. Дальше все произошло как в кошмарном сне. Мелькнувшая черной молнией машина, сильный удар, яркое пламя, темные силуэты на этом ослепительном фоне… Как я оказалась возле дороги, помню смутно. Стоять было трудно, хорошо, что позади меня оказались кирпичная стена дома. Я почти слилась с нею в темноте… Вокруг меня мечутся люди. Одна я стою. Я на грани обморока. Промчавшаяся черной стрелой машина главного прокурора города врезалась в папин автомобиль, выезжавший задом со двора, и отбросила ее к столбу. От сильного удара наша машина загорелась. Родители живьем сгорели у меня на глазах. Мне было четырнадцать лет…
Пока разогревались блинчики, Ариша вымыл руки, переоделся в домашний короткий халат и брюки и сел к столу с газетой.
– Дед, убирай свою периодику. Ужин почти готов.