Рядом с козой было немного теплее – от ее косматой шкуры пахло противно, но зато тянулось живое домашнее тепло, да и не так страшно – все-таки живое существо.
Скоро Татьяна согрелась и, несмотря на перенесенный страх, начала постепенно задремывать.
Перед ее глазами уже поплыли бессвязные цветные картинки, складываясь в сложный, запутанный узор сна, как вдруг где-то совсем рядом заскрипели по снегу тяжелые шаги и раздались грубые повелительные голоса.
– Открывай, дед! Открывай, лопух деревенский! Открывай сию секунду, если жить хочешь!
Трое мужчин, высвечивая дорогу перед собой сильными аккумуляторными фонарями, но все равно то и дело проваливаясь в снег, шли по ночной деревне. Один из них, приостановившись, посветил фонарем на грубый план деревни и махнул рукой в сторону смутно темневшего впереди дома:
– Вот там она должна быть!
Вокруг выступали из темноты немногочисленные деревенские дома. Почти во всех свет был погашен, только из одного окна виднелось смутное голубоватое мерцание телевизора, но вскоре и это окно погасло: деревня услышала или почувствовала появление чужаков и затаилась от греха, выключила свет и прикинулась вымершей, опустевшей, надеясь, что опасные чужаки пройдут мимо, скроются, вернутся туда, откуда появились.
Однако чужаки чувствовали, что за ними следят десятки глаз – настороженно, испуганно, недоверчиво.
Они свернули с улицы, распахнули калитку, направились к темному дому.
– Тихо! – прошептал старший, тот, который сверялся с планом, когда под ногой у его спутника хрустнула сломанная ветка. – Тихо, Чувак, не спугни ее!
– Вроде она спит… – отозвался тот вполголоса. – Свет погашен… если это вообще тот дом!..
– Тот, тот! – успокоил его старший.
Стараясь не скрипеть ступенями, он поднялся по крыльцу, толкнул дверь. Она была не заперта. Переглянувшись с остальными, протиснулся в сени, несколько секунд постоял в темноте.
– Дом тот самый, – шепнул он уверенно. – Чувствуете – натоплено… тепло и еще дымом пахнет!.. Серый, ты – направо, Чувак – налево, а я наверх поднимусь…
Через несколько минут они снова сошлись в сенях.
– Нету ее, – прошептал Серый. – Но точно была она здесь. Постель приготовлена…
– А ты что шепчешь, если никого нету? – громко, уверенно прервал его Чувак.
– На всякий случай…
– И правильно, – поддержал приятеля старший. – Орать ни к чему. Может, она где-то близко прячется. Мы вот, видать, нашумели, раз она сбежала… Здесь ее точно нету – ни наверху, ни внизу. Но далеко уйти она не могла. Надо по следам посмотреть – днем снег шел, следы непременно должны остаться!..
– Что мы – в индейцев, блин, играем? – недовольно проворчал Чувак. – И так полные ботинки снега набрали…
– Надо будет – не только в индейцев, в папуасов будешь играть! – оборвал его старший и снова вышел на крыльцо.
Через несколько минут они отыскали уходящую в темноту цепочку следов и пошли по ней.
– Далеко не уйдет! – бормотал старший, вглядываясь в морозную мглу. – Это тебе не по Невскому гулять!..
Однако скоро цепочка следов оборвалась. Впереди темнела обледенелая горушка, на которой снег не держался.
– Хитрая, стерва! – прошипел старший. – Думает, обманула нас! Ну это мы еще посмотрим!
Он повернулся лицом к деревне.
Теперь они находились позади домов, за огородами и садами, и деревня казалась вовсе вымершей. Старший напряженно вгляделся в темные дома и даже принюхался к ночному морозному воздуху. Он почувствовал, как из темноты тянет теплым жилым духом, запахом натопленной печи, запахом еды и покоя.
– Она наверняка вернулась в деревню! – проговорил он наконец. – Не сумасшедшая, чтобы зимней ночью в лес уйти. Придется обойти все жилые дома…
– Да это мы до утра провозимся!.. – привычно заныл Чувак. – Здесь, наверное, домов сто…
– Не гони пургу! Тут и в лучшие времена не больше тридцати домов было, а сейчас всего-то от силы десятка полтора. И из тех самое большее половина жилых, остальные заброшены.
– Так она могла в заброшенном доме спрятаться…
– Она не дура! В нетопленом доме она к утру насмерть замерзнет. Нет, она наверняка в жилом доме прячется. Вот мы и посмотрим – где теплом пахнет, где печь натоплена, там и будем ее искать…
И он решительно зашагал вперед, не оглядываясь на своих подручных. Он шел к приземистому дому, во дворе которого виднелся колодезный журавль.
– Открывай, лопух! – снова прозвучало из темноты. – Открывай, если жить хочешь!
Татьяна выплыла из темного омута сна, тихонько встряхнулась и прильнула глазом к щели в стене пристройки. На крыльце деда Кузи переминались трое рослых мужчин в слишком легких для зимней ночи черных куртках.
– Чего вам надо, пацанчики? – донесся из окна заспанный голос хозяина. – Вы, видать, дорогой ошиблись… у нас деревня тихая, самогон не варим…
– На фига нам твой самогон? – рявкнул старший. – Избу отворяй! Показывай, кого ты прячешь!
– Да никого я не прячу, ребятишки! – жалостным голосом отозвался дед. – Один я живу! Только и есть у меня, что собачка!
Словно в ответ на эти слова из темноты вылетела Зеба, подскочила к крыльцу и ухватила одного из чужаков за ногу. Тот дико вскрикнул, покачнулся. Старший выдернул из-за пазухи пистолет, выстрелил… однако он боялся попасть в своего подручного и стрелял больше для острастки. Зеба, однако, поняла предупреждение и отбежала в темноту, откуда слышалось грозное рычание.
– Ах ты, тварь… – Старший трижды выстрелил в том направлении, откуда доносилось рычание. В темноте послышался пронзительный визг, затем – удаляющийся обиженный лай.
– Что ж ты творишь, скотина? – выкрикнул из дома дед Кузя. – Ты зачем в собаку стреляешь? У тебя совесть есть?
– Ты, лапоть деревенский, лучше нам открой, а то я не только собаку – я и тебя самого пристрелю!
– А, вот ты как? Это мы еще поглядим, кто кого пристрелит… – И из окна шарахнул выстрел. Чувак завопил и упал на спину, держась за простреленную ногу.
– Ты, дед, что – совсем оборзел? – взревел старший. – Да я ж тебя сейчас…
– Вы бы, мальчики, лучше валили отсюда, пока можете, а то ведь я вам всем инвалидность быстро организую! – отозвался из окна дед. – У меня патронов хватит! Дробь крупная, я с ней на зайцев охочусь. Одно плохо – раны от нее большие, неаккуратные и заживают тяжело. Если я тебе, милок, тоже ногу отстрелю – как вы домой-то доберетесь? Вы ведь пацанчики городские, балованные, к деревенским порядкам непривычные, вы тут до утра насмерть замерзнете, утром мне только схоронить вас придется… У нас тут места тихие, да вас, я так думаю, и искать никто не будет… ко мне ведь ни один бродяга не суется, знают, что не стоит, можно на неприятности нарваться. А у нас тут такие волчары попадаются – не вам чета.