— Ты завязал правильные знакомства, Макс, — сказал Фоссатаро. — Если все пойдет хорошо, появятся у тебя новые друзья. Правильные ребята. Надо ведь и о будущем думать.
— И брать пример с тебя.
Макс произнес это как бы мимоходом, между прочим, пока прикуривал, но Фоссатаро ответил внимательным и пристальным взглядом. Четыре секунды спустя губы итальянца тронула меланхолическая улыбка человека, кто совершенно непреложно убежден в неисправимом тупоумии рода человеческого.
— Я уже старею, друг мой. А мир, который мы с тобой знали и который кормил нас, обречен. И если грянет новая европейская война, она сметет все. Согласен?
— Согласен.
— Тогда поставь себя на мое место. Мне пятьдесят два года — многовато, чтобы по-прежнему курочить замки и шарить впотьмах по чужим квартирам… А семь лет, не забудь, я провел по тюрьмам. Я вдовец с двумя незамужними дочками. Что еще заставит проникнуться патриотизмом… Вскинуть руку на римский манер, приветствуя того, кто впереди. У Италии есть будущее. Мы — на стороне добра. У нас есть работа, идет строительство жилья и стадионов, а коммунистов мы угостим касторкой и пинком под зад! — После этих слов Фоссатаро, снимая пафос высказывания, подмигнул Барбареско, сидевшему с прежним невозмутимым видом. — Ну и потом хорошо хотя бы для разнообразия сыграть на стороне карабинеров.
Постукивая высокими каблуками, в сторону улицы Сентраль прошли две дамы — шляпки, сумки, узкие юбки. Одна была очень хороша собой и на миг встретилась глазами с Максом. Фоссатаро провожал их взглядом, пока обе не скрылись за углом. «Делаешь дело — с бабами не путайся и одно с другим не путай!» — сколько раз в прошлые времена Макс слышал от него этот каламбур. Если только это было не на пользу дела.
— Помнишь Биарриц? — спросил итальянец. — Отель «Мирамар»?
Он улыбался, погрузившись в воспоминания. И от улыбки лицо помолодело и ожили глубоко запавшие глаза.
— Сколько лет назад это было? Пять?
Макс кивнул. Довольное лицо итальянца вызвало в памяти деревянные мостки над морем, прибрежные бары с вылощенными гарсонами, дам в обтягивающих пижамах с широченными брюками, голые загорелые спины, знакомые лица, вечеринки с киноактерами, певцами, бизнесменами. Подобно Каннам и Довилю, летний Биарриц был первоклассным местом для охоты и сулил богатую добычу тому, кто умел выследить ее и загнать.
— Тот актер с невестой… — напомнил Фоссатаро, продолжая улыбаться.
И рассказал Барбареско о том, как летом тридцать третьего они с Максом провернули очень тонкое и деликатное дело с киноактрисой по имени Лили Дамита, которой Макс, познакомившийся с ней на партии в гольф, посвятил три утра на пляже, три вечера в баре и три ночи на балу. И вот в решающий миг, когда он уже собирался увести ее на танцы в отель «Мирамар», дав Фоссатаро возможность пробраться на виллу и забрать деньги и драгоценности тысяч на пятнадцать долларов, в дверях отеля совершенно неожиданно возник жених Лили, известный голливудский актер, раньше срока окончивший съемки. На руку Макса сыграли два благоприятных обстоятельства. Во-первых, ревнивый бойфренд по пути в отель сильно перебрал, так что уже не очень твердо стоял на ногах, когда его возлюбленная вылезла из такси с неизвестным господином: его шатало, и удар, направленный в челюсть элегантному соблазнителю, цели не достиг. Во-вторых, Энрико Фоссатаро, готовый отправиться на потрошение виллы, находился за рулем прокатной машины метрах в десяти от места действия. Увидев, что происходит, он подоспел на выручку и, покуда Лили Дамита верещала и кудахтала, как курочка, на глазах у которой режут ее петушка, вдвоем с Максом методично и спокойно дал американцу взбучку (причем швейцары, коридорные и прочая отельная челядь взирала на это с удовольствием — крепко пивший актер популярностью не пользовался), отколотив его на все пятнадцать тысяч, только что уплывших у них из рук.
— А знаешь, кто это был? — спросил Фоссатаро, обращаясь к Барбареско, слушавшему теперь с явным интересом. — Ни больше, ни меньше, Эррол Флинн! [53] — и расхохотался, хлопнув Макса по плечу. — Представь, мы с этим вот субъектом набили морду самому капитану Бладу!
— Знаешь, что такое книжка, Макс? В шахматах? Не какая попало, а книжка?
Они идут в парке, окружающем отель «Виттория», по боковой аллее, которая тянется на манер туннеля под кронами деревьев, и яростное солнце, пробиваясь сквозь листву, кладет на землю пятна света. За крышами густо увитых плющом беседок видны реющие над утесами Сорренто чайки.
— Это нечто вроде архива, — продолжает Меча Инсунса. — Туда заносятся все партии и их разбор. Ведь за каждым ходом стоят сотни часов размышлений, принятых и отвергнутых вариантов, анализ, сделанный самим игроком или его командой. Гроссмейстер помнит наизусть тысячи ходов, комбинаций и ловушек, созданных его предшественниками или соперниками… И все это систематизируется и становится рабочим материалом.
— Нечто вроде рабочего дневника?
— Вот именно.
Они не спеша возвращаются в отель. Над клумбами кое-где вьются пчелы. Чем дальше Меча и Макс углубляются в парк, тем тише становится гул машин с площади Тассо.
— Игрок не может разъезжать по свету и выступать без своего личного архива. Причем такого, который удобно возить с места на место. Книжка гроссмейстера заключает в себе всю его жизнь — дебюты, варианты, разбор действий соперников, анализ позиций… У Хорхе это — восемь толстых, переплетенных в кожу тетрадей, заполненных его записями за последние семь лет.
Они останавливаются у розария, где изразцовая скамья по периметру окружает стол, густо засыпанный сухими листьями. Без этой книги, продолжает Меча, ставя сумку на стол и садясь, игрок беззащитен. Как бы ни была у него развита память, запомнить все человек не в состоянии. В записях Хорхе содержится то, без чего ему трудно будет противостоять Соколову, — там плоды многолетнего труда.
— Представь себе, что русского будет очень беспокоить королевский гамбит, где все строится на жертве пешки. И что Хорхе, который никогда не пользовался им до сих пор, применит его на чемпионате мира в Дублине.
Макс стоит перед ней и слушает очень внимательно.
— И все это есть в книжке?
— Разумеется. Теперь представь, какая катастрофа будет, если книжка окажется в руках Соколова. Столько трудов впустую! Все его секреты известны сопернику.
— А нельзя восстановить?
— Для этого понадобится вторая жизнь. Не говоря уж о том, какой это тяжелый психологический удар — узнать, что твоими планами, твоими мыслями завладели враги.
Она смотрит куда-то за спину Макса, и тот оборачивается, прослеживая направление ее взгляда. Корпус, где поселилась советская команда, стоит совсем рядом — не дальше тридцати шагов.