— Обещает сегодня вечером, — сказал Барбареско.
Меланхолическое лицо южанина при этих словах немного оживилось. Он одобрительно кивнул, отложил журнальчик и показал Максу на стол, где вместе с двумя грязными чашками стоял кофейник, бутылочка с оливковым маслом и блюдо с недоеденными хлебцами. Макс молча отказался. В открытое окно проникало пепельное свечение, но углы комнаты оставались в полутьме. Барбареско, скинув дождевик, подошел к окну и вписал свой силуэт в прямоугольник этого мутноватого света.
— Что там слышно про вашего испанского друга? — спросил он, выглянув наружу.
— Во-первых, он мне не друг; во-вторых, я ничего про него не знаю, — спокойно ответил Макс.
— С тех пор, как вы повидались в порту, ничего?
— Ничего.
Итальянец, не заботясь о том, что с дождевика на паркет натекла целая лужа, повесил его на спинку стула.
— Мы тут кое-что проверили. И все, что он вам сказал, подтвердилось: и радиостанция у франкистов имеется в Монте-Карло, и попытка направить «Лючиано Канфору» в один из республиканских портов в самом деле имела место. Не можем только установить пока его личность. Никаких данных на Рафаэля Мостасу у нашей службы нет.
Макс сохранял на лице бесстрастие, сделавшее бы честь хорошему крупье.
— Ну, можно было бы последить за ним… Сфотографировать…
— Может быть, мы так и поступим. — Барбареско как-то странновато улыбнулся. — Но для этого надо знать, когда вы с ним увидитесь.
— Мы не договариваемся о встрече. Он появляется и назначает свидание, когда ему заблагорассудится. В последний раз оставил мне записку на рецепции «Негреско».
Итальянец взглянул на него с удивлением:
— Он что же, не знает, что вы сегодня намереваетесь проникнуть к Сусанне Ферриоль?
— Знает, но от комментариев воздержался.
— Как же в таком случае он думает получить документы?
— Понятия не имею.
Итальянец озабоченно переглянулся с напарником и вновь обратился к Максу:
— Забавно, правда? Его вроде бы не заботит, что вы все расскажете нам… И то, что он не появился сегодня…
— Может быть, и так, — равнодушно согласился Макс. — Но это не мое дело. Вы шпионы, не я.
Он вытащил портсигар, раскрыл и уставился на него в такой задумчивости, словно не было вопроса важней, какую именно сигарету взять. Наконец сделал выбор и спрятал портсигар, не предложив закурить итальянцам.
— И надеюсь, шпионы, знающие свое ремесло, — договорил он, щелкнув зажигалкой.
Барбареско снова оказался у окна и выглянул наружу. Его явно что-то заботило. И похоже, для тревоги появились новые резоны.
— Как-то это странно, — сказал он. — Необычно. Выкладывать карты…
— Может быть, он хочет его прикрыть, — предположил напарник. — Защитить.
— Меня? От кого?
Доменико Тиньянелло угрюмо рассматривал свои волосатые руки. И не произносил ни слова, словно последняя реплика полностью его истощила.
— От нас, — ответил Барбареско, не отходя от окна. — От своих. От вас самого.
— Ну, когда выясните окончательно, расскажете. — Макс выпустил аккуратное колечко дыма. — А мне и без этого есть о чем думать.
— Подлянки не ждать?
— От меня или от Мостасы?
— От вас, разумеется.
— Как бы это у меня вышло?.. Выбора нет. Но на вашем месте я постарался бы найти этого субъекта. И выяснить у него, что к чему.
Барбареско снова переглянулся с Тиньянелло. Потом сожалеюще оглядел костюм, рубашку, галстук Макса, видневшиеся из-под расстегнутого плаща.
— Выяснить, что к чему… В ваших устах звучит особенно элегантно…
Макс в очередной раз подумал: кажется, что эти двое — неизменно плохо выбритые, в мятой одежде, с покрасневшими глазами в набрякших от усталости веках — провели бессонную ночь. А может быть, и не кажется, а так оно и есть.
— Ладно, поговорим о делах поважнее, — бросил Барбареско. — Как собираетесь проникнуть на виллу?
Макс рассматривал влажные, с прохудившимися подошвами башмаки итальянца. В такой дождь носки у него наверняка мокрые насквозь.
— Это уж мое дело, — ответил он. — Мне нужно только знать, где передать вам письма. Если я их раздобуду. Если дело выгорит, конечно.
— Здесь надежное место. Мы будем ждать всю ночь. Внизу в баре есть телефон. Кто-нибудь из нас засядет там до закрытия на тот случай, если будут изменения или новости… Так вы полагаете, что пройдете на виллу без проблем?
— Надеюсь. В Симье, там, где прежде был отель «Регина», состоится ужин. Сусанна Ферриоль приглашена. Это дает мне необходимый временной лаг.
— Все, что нужно, у вас есть?
— Все. Фоссатаро привез превосходный набор отмычек.
Тиньянелло медленно поднял глаза, уставился на Макса.
— Хотелось бы взглянуть, как вы это сделаете, — сказал он неожиданно. — Как справитесь с этим сейфом.
Макс в удивлении вздернул брови. От внезапного интереса угрюмое лицо южанина просветлело и стало почти симпатичным.
— И мне тоже, — сказал Барбареско. — Фоссатаро очень лестно о вас отзывался. Действует, мол, спокойно и уверенно — что с сейфами, что с женщинами.
Кого-то они мне напоминают, думал Макс. Эти двое — их внешность и манеры — вызывали в памяти какой-то смутный, ускользающий образ. Но ухватить ассоциацию он не мог.
— Это не так интересно, как может показаться, — ответил он. — И к женщинам, и к сейфам требуется подход неспешный и вдумчивый. Успех зависит прежде всего от терпения.
Барбареско обозначил улыбку. Ответ ему, судя по всему, понравился.
— Мы желаем вам удачи, сеньор Коста.
Макс окинул его долгим взглядом. И наконец понял, кого напоминают ему эти двое, — вымокших под дождем уличных псов.
— Думаю, да. — Он снова вытащил портсигар и, открыв, протянул его итальянцам. — Думаю, желаете.
Она появляется во второй половине дня, когда Макс готовит снаряжение для ночного предприятия. При звуке звонка он смотрит в глазок, надевает пиджак и открывает дверь. На пороге с улыбкой, сунув руки в карманы куртки, стоит Меча Инсунса. И выражение ее лица, как если бы не было всех этих протекших лет, напоминает Максу — хотя, быть может, это у него в голове путается сейчас прошлое и настоящее — тот день, сорок лет назад, когда она возникла в дверях пансиона «Кабото» в Буэнос-Айресе, нагрянув к нему под тем предлогом, что пришла за белой перчаткой, которую сама же засунула в карман его пиджака на манер платочка или диковинного цветка перед их танго в салоне «Ферровиария». В памяти Макса оживает былое, когда он смотрит, как она переступила порог и как ходит теперь по номеру, медленно оглядывая все вокруг со спокойным любопытством, как наклоняет голову, рассматривая строгий и упорядоченный мир Макса, как останавливается перед окном с видом на Сорренто, как гасит улыбку, задрожавшую на губах при виде предметов снаряжения, которые Макс разложил на кровати со скрупулезной методичностью солдата, готовящегося к бою и унимающего этим ритуальным педантизмом зуд беспокойства, — маленький легкий рюкзачок, фонарик, тридцатиметровую бухту нейлонового троса с узлами, набор инструментов, темную одежду и спортивные туфли, собственноручно вымазанные им сегодня черным гуталином.