Мне настолько надоела эта хвастливая болтовня высокомерной дамы, что я была готова вот-вот послать ее… присматривать за внуками. Чтобы не слишком раздражаться, я считала. Про себя, разумеется.
– Наш Корнил – такой замечательный отец! Он заменил детям и мать тоже. А она даже не справляется о своих детях. Бедные мои внуки! Вы, Оксана Игоревна, должны помочь ему в этом… Вы должны быть предельно внимательны к малышам, чутки…
Я только кивала головой. Разумеется, я должна быть чуткой и внимательной, и…
– Вы меня поняли?
Тон был очень строгим. Я кивнула, преданно глядя в выпученные рыбьи глаза.
– Хорошо. Тогда можете быть свободны.
Похоже, она так и останется до конца дней своих учительницей – строгой, жесткой, нетерпимой ко всяким нарушениям.
– Спасибо, Валентина Федоровна, – сказала я, ничуть не покривив душой. Я действительно была благодарна ей за то, что эта пытка наконец кончилась. Я встала. – До свидания.
– До свидания, – недовольно буркнула пучеглазая.
Я зашла за угол и облегченно вздохнула. Какое это счастье – свобода! Я села в машину и радостно повела ее домой.
Вечером мне на домашний позвонила Алина. Чем на этот раз она решила достать меня?
– Полин, представляешь: мой Жорик вернулся из командировки, со своего этого… симпозиума.
– И что? Золотова ушла жить к своей подруге?
– Ну да… Не могу же я… тут у меня Жорик… Сама понимаешь.
– Понимаю. Надеюсь, ты ему не рассказала, на какие курсы записалась?
– Конечно, нет! Я что, дура?!
– Слушай, Алина, а зачем тебе вообще какие-то курсы? У тебя же есть Жорик, вот и выходи за него.
– За патологоанатома?!
– Зачем же тогда ты с ним встречаешься?
– Скучно одной…
– А с патологоанатомом, значит, весело? Для создания полной идиллии тебе надо устроиться к нему санитаркой…
– Нет, Жорик – это так… запасной аэродром. На случай, если с другими не получится… А замуж всерьез и навсегда я выйду только за олигарха, это решено. А пока вот время коротаю. И потом, он же мне помогает материально… Кстати, о Жорике. Я чего звоню-то… Он мне сегодня такое рассказал! У них в морге лежит девушка после дорожной аварии. Они там стали ее осматривать, Жорик говорит, фигура у нее – как у модели. Только голова разбита – жуть. Можно сказать, лица вообще нет и половины головы тоже. Так что опознать ее родственникам будет очень сложно… А самое интересное, что она лежит у них уже давно, и никто ее не ищет.
– Как такое может быть? Она сирота?
– Не знаю, возможно.
– И друзей нет?
– Да я откуда знаю! Я у нее не спрашивала. Мне Жорик когда про нее рассказал, я вдруг подумала: какой ужас – лежать вот так в холодильнике, без головы… И никому не нужна, и похоронить некому. И что толку, что при жизни была красавицей?! Ох, тяжелая наша женская доля…
– Ну, ты еще всплакни по безвременно ушедшей неопознанной красавице!.. Слушай, Алин, а сколько эта девушка будет лежать там, в холодильнике?
– Пока родственники не объявятся.
– А если они не объявятся?
– Государство похоронит.
– Когда?
– Откуда я знаю?! Что ты меня пытаешь? Это нужно Жорика спросить.
– Алина, у меня сейчас родилась одна идея… Только я сначала ее хорошенько переварю, а потом созвонюсь с тобой, ладно?
Я положила трубку и заходила по комнате взад-вперед. Потом поняла, что не могу сосредоточиться, и взяла в руки свой саксофон. Под него мне всегда легче думалось. Я заиграла одну из лирических мелодий Мориса Равеля. Она нежно разлилась по комнате, а мои мысли постепенно приходили в порядок, укладывались одна к одной.
Итак, вот какая идея пришла мне в голову: а что, если выдать нашу Мальвину за погибшую, чтобы бывший муж ее не искал. Скоро мы украдем у него детей, и, естественно, он сразу решит, что это сделала его бывшая жена. Он кинется искать ее… А если будет знать, что женушки нет на этом свете, то и поисков никаких не будет. То есть искать-то, может, он и будет, но в другом направлении. Так что мысль о неопознанном трупе в морге надо обязательно подбросить Корнилу Борисовичу, причем срочно! И это я беру на себя. Я набрала номер мобильника Золотовой:
– Марина, ты сегодня была на работе?
– Конечно, убиралась, как всегда.
– Слушай, ты только не пугайся. Возможно, тебе придется умереть…
– Как?!
– В дорожной аварии. Нет, то есть, конечно, не по-настоящему, ты не думай. Сделать вид, что ты погибла…
– Зачем, Полина?
– Скоро мы украдем твоих детей. Представляешь, что твой муженек предпримет, чтобы найти тебя? А если он будет знать, что ты покинула этот мир, он тебя искать не будет.
– Ой, я даже не знаю…
– Чего там «знаю – не знаю»! Есть у тебя какое-нибудь платье, в котором Корнил тебя видел?
– То, в котором он выгонял меня из дома. Которое когда-то сам мне и подарил. И еще бюстгальтер и туфли…
– Так, всем этим придется пожертвовать.
– Кому?
– Не кому, а ради чего. Быстро бери все эти вещи и приезжай к Алине.
– Зачем?
– Там узнаешь.
– Ой, Полина, что-то я… как-то… А нельзя все это… как-нибудь иначе?
– Слушай, Золотова, ты хочешь быть со своими детьми или нет?
– С детьми? Хочу. А умирать – нет.
– Если ты сейчас же не приедешь к Алине, я все это дело прекращаю, и возвращай себе детей сама как знаешь!
Угроза подействовала. Марина тихо вскрикнула, сказала: «Еду!» – и отключилась.
Через полчаса мы все четверо сидели на Алининой кухне, пили приготовленный ею кофе с коржиками и рассуждали.
– Жора, сколько времени труп той девушки-модели лежит в вашем морге? – уточнила я.
Алинин бойфренд, патологоанатом тридцати одного года, невысокий лысеющий шатен, задумчиво помешивал ложечкой у себя в чашке.
– Вторая неделя пошла, – сказал он.
– А отчего она умерла?
– Черепно-мозговая. Автодорожная авария. Мы даже аутопсию не делали, и так все ясно.
– А что такое аутопсия? – шепотом спросила Марина у Алины.
– Вскрытие покойников.
– И что, никто до сих пор ею не интересовался? – снова спросила я.
– Нет.
– А вещи на ней какие-то были?
– Естественно. Платье, босоножки, нижнее белье. Часы на руке…