– Рядовой Эдвард Томпсон, признаете ли вы свою вину в умышленном убийстве сержанта Маккейна? – спрашивал полицейский из специального отдела, занимающегося расследованием преступлений в армии.
Эдди кивает.
Отпираться глупо.
Приговор не страшит.
Конечно, не очень-то хочется отправляться в тюрьму. Там нет ни виски, ни симпатичных милашек, с которыми так сладко провести время на заднем сиденье «Форда».
Но все-таки оказаться за решеткой – это означает разорвать привычную схему выходца из провинциального городка. У таких ведь, как он, все расписано с пеленок: учеба, армия, работа, свадьба, дети, старость, чинная панихида на местном кладбище.
Каждый шаг предсказуем, любое событие ожидаемо.
Из этого круга всегда хотелось вырваться. Неважно, каким образом. Постоять за себя – чем не повод...
– Может, убийство произошло случайно? Может, вы просто не рассчитали свои силы? Думали избить сержанта, наказать его? Вы подумайте, рядовой Томпсон, возможно, речь идет об убийстве по неосторожности?
Он хороший парень, этот полицейский. Должно быть, родом из Нью-Йорка или Чикаго. Он просто не понимает, какой это ад: знать в лицо всех жителей своего городка. Здороваться с ними, спрашивать «как дела?» и при этом отчаянно ненавидеть... Может, этот полицейский, узнай он о такой печальной ситуации, возразил бы: «А отчего не уехать? Америка ведь огромная». Умный выискался! Как будто бы Эдди Томпсон – полный кретин и сам до такого бы ни за что бы не додумался! Страна-то огромная. Только вот, как ни старайся, нет в ней места, чтобы укрыться от жалости к отцу, Томпсону-старшему. Он ведь мэр, похоже, пожизненный; сколько бы выборов ни проходило – итог один. И что скажут люди, если даже дети такого идеального мэра покидают этот славных тихий городок, от которого на самом деле сводит скулы. С утра до вечера отец выступает с призывами: «Молодежь! Не отрывайтесь от ваших корней! Население нашего города за последние годы сократилось вдвое!» Побег собственного сына, с детства воспитываемого в духе яростного местного патриотизма, папу доконает, это очевидно. А он ведь и так пережил инсульт... «Сын мэра отстоял свою честь» – а вот такой заголовок в местной газете отцу понравится. Он даже будет по-своему счастлив, воспитал не какого-нибудь там покорного ублюдка, настоящего мужчину, который отстоял свою честь и, значит, – не посрамил родной городок...
– Я хотел убить сержанта Маккейна, – говорит Эдди, и, наплевав на приличия, вытирает лоб рукавом рубашки.
В комнате для допросов жара. Вентилятор не включен, окна закрыты. Разгар лета... Должно быть, так делается специально. Чтобы те парни, которые попадают в эту комнату, были посговорчивее.
Облизав пересохшие губы, Эдди повторяет:
– Я хотел убить сержанта Маккейна, и я его убил. Мне было наплевать, что меня поймают. Я никому не позволю над собой издеваться. И мне наплевать, что будет потом. Я знаю об этой жизни все. И ничего из того, что я знаю, мне неинтересно.
В ответ раздается:
– Очень хорошо.
Взгляд полицейского между тем ничего хорошего не предвещает.
Опасения оправдываются. В камере уже ждут трое крепких парней. Они потирают кулаки, готовясь вот-вот пустить их в ход.
Бьют долго, сосредоточенно, несмотря на усталость.
Свет теряет яркость, воздуха становится все меньше. С одной стороны, хочется скорее сдохнуть, чтобы прекратилась эта боль. С другой... в истерзанном теле кипит холодная ярость. Собраться бы с силами, броситься к стеклу, выломать кусок. Потом – по шее хотя бы одному из этих троих. А вот потом можно и подыхать. И папа-мэр будет гордиться...
Эдди собирается с силами и, как ни странно, разбрасывает своих обидчиков по углам камеры, мощным ударом разбивает окно.
Уже потом стало понятно, почему не было на окне никаких решеток, почему вдруг в камере оказались те трое, которые, не говоря ни слова, набросились с кулаками...
А тогда мыслей никаких не было.
Тело само знало, что делать, действовало машинально, автоматически.
Стекло перерезало шеи двух парней, выпуская к потолку фонтаны алой крови, а затем вдруг захрустел собственный череп.
«Чем же меня долбанул тот урод?» – успел удивленно подумать Эдди, а потом наступила полная темнота.
Темнота...
И в ней почему-то раздается смутно-знакомый голос:
– Как насчет того, чтобы умереть, выполняя боевое задание? Твой старик будет гордиться героем! И у него ведь еще есть сын и дочь. О твоих родителях есть кому позаботиться. Решайся, парень. Такой шанс представляется раз в жизни. Не упусти же его! Ты нам подходишь, ты прошел проверку на «отлично»...
Понять, о чем толкует тот самый полицейский, который проводил допросы, сразу не получилось.
А когда дошло – так бы и запрыгал на койке.
Как здорово все придумано!
Эдди Томпсона юридически больше не будет. Родителям отправят урночку с пеплом. Они погрустят, но скоро утешатся. В провинции никто ни по ком особо не убивается. «Бог дал – бог и взял», – говорят там в таких ситуациях и, всплакнув, расходятся по чистеньким улочкам в свои чистенькие уютные дома, где нет места никаким сильным эмоциям.
Эдди Томпсона больше не будет.
Но и тюрьмы не будет тоже!
Зато появится такая работа, такая, такая...
Каждый день непредсказуем.
Чем все закончится – непонятно.
Приключения и адреналин – уже профессия.
Мечтать больше просто не о чем...
В академии, где проходили подготовку будущие сотрудники Центра Национальных Расследований, обучаться было непросто.
Из будущих агентов преподаватели по физкультуре и психологи готовили безропотные орудия, готовые выполнить любой приказ.
Ты – ничто, приказ – все.
Процесс понимания этой мысли протекал довольно болезненно.
Убить просто так, не зная, виновен человек или нет, прервать чужую жизнь только потому, что твой шеф считает это правильным... Ломка наркомана – ничто в сравнении с той болью, которую переживает молодой агент, до недавнего времени живший, как все. Вчера хрустел попкорном в кинотеатре и гладил девушек по коленкам – сегодня убиваешь любого, не из-за самообороны, просто так... Невозможно даже приблизительно описать все муки, которые терзают душу...
А еще многим курсантам, которые должны были полностью отказаться от собственной жизни ради того, чтобы следовать той или иной «легенде», даже делались пластические операции.
Через два года от Эдди Томпсона не осталось ничего – ни лица, ни имени.
Но только он в перерывах между заданиями всегда помнит, что он – Эдди, и больше всего на свете любит виски и симпатичных сговорчивых милашек, а еще любит свободу, а не любит предсказуемости...