— Все слышать. Все видеть. Все запоминать. Мысленная связь невозможна. Когда нужно будет, я сам найду тебя. А главное… — тут Очисток перешел на шепот.
— … Давай обнимемся, — закончил он неожиданно спокойно. — Иду на подвиг во имя народа. Да здравствует великая империя картоморов!
Сознание возвращалось по частям в воспаленную голову домового. Все кружилось, встряхивалось, мгновенные картинки детства вспыхивали под закрытыми неподъемными веками. Нежная мохнатая мама, первые лапоточки из липового лыка, нескончаемые мышиные хороводы у печки. И по этим воспоминаниям, по беленым стенам русской родной печи, по больной голове бухал и бухал со страшной предопределенностью, как маятник, тяжелый чугунный шар.
Собравшись с силами, он едва слышно прошептал древние колдовские слова. Картинки закрутились с бешеной скоростью, потускнели и сгинули. Стихал мало-помалу размеренный стук в висках, и с каждым мгновением становилось все ясней — случилось ужасное.
— Опоили! — завопил Федя, вскакивая на ноги.
— Спокойно, бразилец! — Ужастик, прочно расставив ноги в армейских ботинках, стоял у стены с автоматом наизготовку. — Можешь хоть сколько упражняться в своих чародейских штучках. Но учти: наш главный с вашей девчонкой забрались далеко вперед. Каждые полчаса у нас сеанс связи с шефом. Малейший фокус — и ваша драгоценная Лизхен отправится в рай.
Домовой обвел взглядом лагерь экспедиции.
У погасшего костра жалкой, растерянной кучкой сгрудились картоморы. Фея сидела в сторонке, обхватив колени, по плечи скрытая спальным мешком. Голова ее была опущена, склонившиеся пепельные кудри мешали рассмотреть лицо.
Рядом стоял Косоголовый, с ног до головы увешанный оружием. Пятнистый берет его в отсутствие Люгера опять был вывернут желтой стороной наружу.
— Ах, Полетта, будьте мне другом, — уговаривал он. — Ваши опасения понятны. Да, на работе я, сам того не желая, подавляю всех достоинством и мощью. Но дома… Трепетный миллионер-холостяк мечтает показать вам свою маленькую стокомнатную хижину. Зимний сад, соловьи, жасмин, скромная коллекция импрессионистов и стихи, поток стихов, до рассвета…
— Джон, бросьте шутки эти… — печально отозвалась фея.
— Нет! Ни за что на свете! — воскликнул гангстер. — Взгляните! У меня все зубы свои, а там, где их нет, я золотые вставил! Любовь — это достаток!
— Никогда в колдунов не верил, — заметил Ужастик. — Теперь учусь на своих ошибках. С такими способностями, парень, — он чуть повернулся к Феде, — ты бы неплохо продвинулся в нашей фирме. Мы всегда открыты для диалога с классными профи.
— В долю возьмете али как? — домовой осторожно приподнял бровь.
— Это решит шеф, — отрубил бандит. — А я готов все простить за поросенка. Тот, кто так готовит, может рассчитывать на дружбу Ужастика. Действительно, волшебство.
— А я признаю лишь волшебство любви, — упорствовал Косоголовый. — Марсельские учительницы слесарного дела — чемпионки моей мечты.
«Кто мог предать, — мучительно размышлял Федя, безуспешно пытаясь проникнуть в мысли захватчиков. — Вроде как заслонка стоит, да слабоватая. Попробуем расшатать. Ох, Мурлыка Баюнович. Ох, Печенюшкин, змей, друг любезный. Ну, выдам я вам на совете по первое число.»
— Давай избавимся от балласта! — Ужастик пренебрежительно кивнул на картоморов. — Загоним в тоннель, струя кислорода, пара осколочных, и можно отскребать их от стен, как овсянку. Многие годы, — скривился он, — матушка по утрам пичкала меня овсянкой. Без масла и без соли. Наверно, поэтому я и стал бандитом.
По картоморам прокатилась дрожь.
— Вы не посмеете! — голос у Неровни сорвался. — Палачи… — Фантолетта мигнула ей незаметно. — Хорошо, убивайте. Но учтите — я умру с песней!
— Брось, они безвредные, — Косоголовый был великодушен. — А ну, марш отсюда! — гаркнул он на «местную живность». — Назад, вон туда. И чтоб больше я вас здесь не видел!
Туземцы удалились с достоинством, но быстро.
— Доброта, отзывчивость, талант вокалиста, мягкий незлобивый юмор — вот свойства моей незаурядной натуры, — взволнованно пояснял бандит. — Сердце льва, душа ребенка… Один поцелуй, Полетта! Будьте мне нежной сестрой! Сестрой милосердия!..
Ужастик развлекался, наблюдая за сценой ухаживания, однако бдительности не терял.
— Джон! — окликнул он напарника. — Не слишком ли ты усердствуешь? Хозяин этого не одобрит.
— Это тебе он хозяин, — огрызнулся Косоголовый. — А мне родственник. У нас, можно сказать, семейный подряд. Твое дело супы варить да крутить баранку. Недотепа, — извинился он перед феей, улыбаясь так, что обнажились десны. — Детский конструктор да кулинарные брошюры — утехи его одиночества.
Если когда-нибудь Ужастик и обижался, об этом знал только он сам. Вот и сейчас гангстер равнодушно пожал плечами, не тратя слов на перепалку.
Косоголовый, окончательно воспламенившись, схватил фею в объятия.
— Полетта… — бормотал он, предвкушая первый в жизни поцелуй. — Я хочу быть слесарем… Руку и сердце… Мы купим мастерскую… Я трепетный миролюбивый слесарь-миллионер… Потоки стихов, водопа… — гангстер застыл, как изваяние.
Фантолетта без труда высвободилась.
— Не наши это методы, — благодушно разъяснял Федя очумевшему Ужастику. Великий Маг расправился наконец с «заслонкой» и знал теперь, как быть дальше. — Нешто так делают? Ты сватов сперва засылай, родителям уважение окажи, а там, коли сладится дело — глядишь, и за свадебку…
Косоголовый, выпучив глаза, вытянув перед собой округленные руки, походил на известную скульптуру «Арбуз разбился».
— Он ведь прав был, насчет души ребенка, — фея тихо улыбнулась. — Смешной, верит всему, что говорит. Заметьте, Федор Пафнутьевич, люди они не пропащие. Одного овсянка испортила, другого — энергичный родственник.
— Главное дело, душегубства на них нет, — согласился домовой. — А в их работе без этого куда как непросто. Оставим до Печенюшкина, пусть разбирается.
Ужастик сжимал бесполезный автомат. Пальцы его словно приросли к металлу, ноги не двигались.
В кармане Ужастика запищала рация.
— Как обстановка?! — голос Ларри был мягок, как бархатный камзол, но камзол, надетый поверх стальной кольчуги. — Есть проблемы?
— Порядок, мой господин, — рация оказалась уже в руках у Феди. Ужастика он копировал безошибочно. — Публика на редкость послушная, не придерешься. Косоголовый любезничает с красоткой. Желтый берет на нем как гудок на бане.
— Пароль! — слышно было, как Люгер усмехнулся.
— Сорок девять, Мадагаскар, восемнадцать!
— Хорошо. Можете трогаться.
— Фантолетта! Феденька! — Это была уже Лиза. — Мы тут разговариваем, вы не волнуйтесь. Он довольно понятливый. Ну все, пока. До связи… — голос ее оборвался.