— А мы сейчас проверим ее на целкость, — прошипел второй, и колючий палец полез Лерон в самое тайное ее местечко.
— Погоди, а вдруг и правда девочка она? Зачем пальцем буравить, поганиться, лучше старым дедовским способом, — пробурчал бас. — Только давай ты начинай, что ли, а то я крови терпеть не могу. Брезгаю.
— Ой, а я люблю девок-целок рвать! — обрадовался шепелявый. — Погоди, штаны расстегну.
— Не надо! Не трогайте меня! — заливаясь слезами, простонала Лерон. — Мне больно, прекратите!
Она изо всех сил стискивала мышцы, пытаясь не пропустить в себя бесцеремонный, наглый палец, такой грубый, жесткий, словно наждаком обернутый. Тоненькие волоски цеплялись за него и больно натягивали кожу.
— Атас! — настороженно прошипел вдруг шепелявый. — Идет кто-то. Слышишь? Смываемся!
В ту же секунду распахнулась дверь, раздался женский вскрик, потом Лерон ощутила сильный пинок в спину и полетела головой вперед в угол. Вслед за тем она услышала удаляющийся топот и снова женский голос:
— Что все это значит?! А ну, вставай!
Лерон, задыхаясь от рыданий, кое-как повернулась на коленях, одернула задранный халат и попыталась встать, но запуталась в трусиках, обвившихся вокруг ног, и чуть не упала снова.
Она ничего не могла разглядеть от слез, лишь какой-то смутный силуэт. Резко отерла лицо и сквозь муть кровавую, плывшую в глазах от боли и ужаса, тупо уставилась на высокую незнакомую женщину.
— Боже ты мой! — потрясенно проговорила та. — Тебя насиловали, что ли?! А я вошла, думаю, вот уроды деревенские, групповуху вздумали устроить! А тут такое…
— Они… хотели… — едва смогла выговорить Лерон. — Вы… если бы не вы…
Она вдруг мигом, словно ее пронзило насквозь, представила себе эту картину: как она валялась бы здесь, в библиотеке, на полу, окровавленная, истерзанная, опозоренная, и кто-нибудь вошел бы, и увидел… и вся деревня узнала бы… и разве ее кто-нибудь пожалел бы?! Злорадствовали бы, насмехались: «Говорили ей, не верти жопой! Вот и довертелась! Допрыгалась! Чего хотела, то и получила!» Ну и кто-нибудь уже с готовностью кинулся бы за зловонным ведерком…
У Лерон замерло сердце и губы онемели. В нерассуждающем припадке ужаса она упала лбом в пол, забилась и завыла:
— Не говорите… ради всего святого… никому не говорите, что тут видели! Умоляю вас! Хотите, руки поцелую! Умоляю!
Женщина схватила Лерон за плечи и приподняла сильным рывком.
— Нашла еще забаву — руки целовать, дура, — проворчала грубо. — Приведи себя в порядок, ну?! Будешь реветь так громко, как раз народ и сбежится. В том кране есть вода? Ну, давай, умывайся, живо!
И она подтолкнула Лерон к раковине, открыла воду, нагнула девушку к струе, а сама быстро подняла на ее бедра упавшие трусики и одернула халат.
Лерон принялась плескать в лицо воду, бормоча:
— Не говорите, не говорите никому! Умоляю! Я покончу с собой, если…
— Я тебе покончу! — грозно сказала женщина. — На, возьми полотенце, утрись.
Лерон кое-как размазала по лицу воду, смешанную со слезами, и обернулась.
— Хорошо еще, что ты не красишься, — усмехнулась женщина. — А то черные слезы текли бы. А вообще такую мордашку, как у тебя, даже слезы не испортят. Хорошо быть молоденькой. А я если плачу, то потом веки пальцами раздвигать приходится, да и физиономия вся пятнистая, как у леопарда. Жуть!
Лерон смотрела на спасительницу, растерянно хлопая глазами.
Женщина была очень высокая и очень худая. Бог не обидел Лерон ростом, в классе она всегда на физкультуре стояла за самым высоким мальчишкой класса, Витькой Викторовым, но этой даме даже Витька был бы по плечо. Нет, определенно, у Лерон от потрясения что-то с головой сделалось, на самом-то деле женщина не выше ее самой, просто на ней босоножки на толстенной платформе! Как она только ухитряется двигаться на этой трехслойной высоте?
На вид ей было лет сорок. Сухое смуглое лицо, накрашенные ресницы, а другой косметики или нет, или ее просто не видно, только на губах мягкий перламутровый блеск. Но само лицо отнюдь не мягкое: резкие черты, высокие скулы и сильный подбородок, вдобавок жесткое, насмешливое выражение. Тонкие брови изогнуты ироничными дугами. Не поймешь, то ли красива, то ли нет, да еще эти волосы, вернее, почти полное их отсутствие! Слева забрана за ухо мягкая, длинная, волнистая каштановая прядь, и это всё — остальное подстрижено почти наголо. Этакий ежик каштаново-седой. Ничего подобного этой прическе Лерон никогда не видела.
Она таращилась во все глаза на свою спасительницу, на ее худые прямые плечи, с которых небрежно свисало просторное — просто два лоскута ткани, чуть скрепленные сверху и с боков, перехваченные тяжелым кожаным поясом, изумрудно-зеленое платье. Грубоватая небрежность и утонченная женственность удивительным образом сочетались в облике незнакомки, и Лерон вдруг поняла, каким словом ее можно определить: стильная. В ней было стильно все, от небрежного, незаметного макияжа — до чрезмерно крупных перстней (ни серег, ни ожерелий, ни каких-то пошлых цепочек она не носила) и этого вызывающе-грубого пояса, и часы были стильные — большие, серебряные, очень тяжелые, на тонком запястье, и черная кожаная браслетка, сомкнувшаяся вокруг тонкой щиколотки.
Под взглядом Лерон женщина вдруг зябко поежилась, и стало видно, как под тонким шелком платья проступили крупные соски. Бюст у нее был что надо, несмотря на худобу. «Она даже лифчика не носит! — изумилась Лерон. — Вот это да! Наверняка из самой Москвы приехала! Там ведь все такие… Раскованные!»
И тут же она спохватилась, вспомнила о том, что произошло, и содрогнулась так, что даже покачнулась. Думает о какой-то ерунде, а надо ведь… Надо тайну обеспечить!
— Поклянитесь, что никому не расскажете! — взмолилась Лерон. — Никому на свете!
— Пожалуйста, если ты так хочешь, — пожала плечами женщина. — Хотя этим сволочам самое место в тюремной камере. Мужчины бывают подлы просто до изумления! Клянусь, я с удовольствием отправила бы их за решетку, но не смогу ни узнать, ни даже описать их толком: видела только со спины, и они вон в ту дверь сбежали мгновенно. — Она кивнула на боковую дверь, ведущую на лестницу.
У библиотеки было два входа, один из холла второго этажа, другой с боковой лестницы. Этой дверью почти не пользовались. Однако если в библиотеку приходил кто-то из обслуги, они всегда шли именно оттуда… Значит, эти двое были свои. Деревенские! Ведь в обслуге работали только деревенские.
Да, в общем-то, Лерон в этом почти не сомневались.
Всё. Началось то, что напророчила Настя!
Она снова всхлипнула, прижала ладони к лицу, и в это мгновение дверь из холла распахнулась и на пороге возник невысокий, но ладный и крепкий молодой человек в белом легком костюме.
— А, вот ты где, — сказал он, с упреком глядя на женщину. — Ну что ты застряла тут, скажи на милость? Мы же собрались в деревню съездить, в магазин.