Сапог подскакивает к Тёхе и начинает быстро и тихо говорить. До меня доносятся отдельные слова:
— …напоили… Алик… потом Михаил… трахнули… Роза эта… предложила… она мать…
Тёха бледнеет. Мгновенно, на глазах. Даже губы становятся белыми. Он, не глядя, отталкивает Сапога, подходит к топчану, на котором лежит Шуня, опускается на колени и утыкается лбом в ее обтянутую халатиком спину.
Проходит минута, другая. Тёха поднимается. У него такое лицо, как будто он умер. Тёха протягивает руку, говорит Губастому:
— Нож!
Тот достает «наваху».
— Ждите! — бросает Тёха и выходит из вагончика.
Сапог срывается с места, начинает судорожно одеваться.
— Что встали?! — орет он на нас. — Собирайтесь! Шуню оденьте! Хавчик возьмите. По-бырому!
Мы с Губастым начинаем суетиться, бегать туда-сюда. Я все время цепляюсь взглядом за кастрюлю. Вода в ней стала густо-розовой, картошки не видно. На поверхности плавают какие-то коричневые сгустки. Меня тоже начинает подташнивать.
Шуня не хочет вставать. Она отмахивается от нас, плачет и все время повторяет:
— Мамочка! Мамочка-а-а…
Кое-как втроем мы поднимаем ее, напяливаем прямо поверх халата кофту, свитер, куртку. Губастый, присев, обувает Шуню, завязывает ей шнурки.
Снова бухает дверь. Вернулся Тёха. Он без своего знаменитого пилота. На лице по-прежнему ни кровинки.
— Ты че? — быстро спрашивает Сапог.
Тёха молча снимает с гвоздя старый, засаленный бушлат, мы в нем обычно ходили выливать помои, накидывает на плечи.
— А куртка? — спрашиваю я.
— Не отмыть, — тихо отвечает Тёха.
— А мой ножик? — робко интересуется Губастый.
— Я тебе другой подарю. Валим на вокзал. Быстро!
Мы выводим постанывающую Шуню на улицу. Вокруг темно, за забором, на территории рынка, горят оранжевые фонари. От мороза сразу щиплет нос, щеки, пальцы немеют.
Я краем глаза замечаю, что в кафе горит свет, но горит как-то странно, точно там включили новогоднюю гирлянду.
— Че на вокзал-то? А деньги? — Сапог трогает Тёху за рукав.
— Деньги есть, — откликается бригадир. — Много…
* * *
Холодный зимний рассвет мы встречаем далеко от Читы. Утренняя, а точнее, полночная электричка уносит нас на восток. Мы проезжаем Новокручининский, Дарасун, Урульгу…
Шуня и Губастый спят. Сапог угрюмо пялится в пол. Тёха сидит с закрытыми глазами, но не спит. Время от времени я слышу, как он скрипит зубами.
Электричка нам попалась хорошая, экспресс. Едет быстро, останавливается только на крупных станциях. В вагоне тепло, мягкие сиденья, висят телевизоры. А вот пассажиров мало. Оно и понятно — билеты дорогие. Но для нас теперь это не проблема. Денег у нас валом. Еще больше, чем было, когда мы выехали из Москвы. Правда, две тысячные бумажки пришлось выкинуть еще на вокзале — они оказались залиты кровью, такие нигде не примут.
О том, что случилось, мы не говорим ни слова, хотя все всё понимают. Мы вообще ничего не говорим. Едем молча. До Хабаровска нам осталось еще целых две тысячи километров. Надо успокоиться и отдохнуть…
Я пытаюсь уснуть, но тут Тёха молча кладет мне на колени паспорт. Открываю и вижу фотографию Алика. Читаю: «Алишер Ниязович Карамурадов». Алишер… Вспоминаю предсказание цыганки. Смотрю на Шуню. Она проснулась, глядит в темное окно, видно только распухший, покрасневший нос.
Забрав паспорт, Тёха идет в тамбур.
— Курить? — вскакивает Сапог.
— Сиди, — бросает Тёха.
Я сижу с краю и вижу, как он открывает дверь между вагонами и кидает паспорт в щель, под колеса.
На экране плоского телевизора, подвешенного к потолку, заканчивается реклама. Начинаются новости. Симпатичная дикторша с пластмассовой прической бойко отчитывается о ходе избирательной кампании в разных областях России, потом идет рассказ о задержании группы чиновников, бравших взятки с иностранных фирм за право разработки какого-то месторождения на севере, потом показывают наводнение в Англии, потом спорт — наши гимнастки завоевали золото на чемпионате Европы.
— А теперь региональные новости, — сообщает дикторша. — В Читу прибыла делегация ПАСЕ с целью контроля за соблюдением прав человека в исправительных колониях Читинской области. Глава делегации Луис Мария де Пуч по итогам работы заявил…
Снова смотрю на Шуню. Новости мне не интересны. А вот Губастый, которого разбудил Сапог, внимательно следит за событиями на экране. Чего он там понимает? Впрочем, каждый сходит с ума по-своему.
— И, как обычно, в конце выпуска криминальная хроника, — голос дикторши звенит от предвкушения.
Я давно заметил — люди любят слушать, читать и смотреть про криминал. Наверное, это такая защита. Посмотрел на убийства, грабежи, мошенничества, аварии — и не так страшно жить.
— …Минувшей ночью произошел пожар на Новом городском рынке. Горело кафе «Ясира» и хозяйственные постройки. Предположительно причиной возгорания стал взрыв незаконно установленного газового баллона, хотя представители правоохранительных органов не исключают версию поджога со стороны конкурентов. Площадь пожара составила не менее ста сорока квадратных метров, ему присвоена третья категория сложности.
На экране мелькают размазанные темные кадры — знакомый нам рынок, пылающая крыша кафе, пожарная машина, застрявшая в снегу. Внизу подпись: «Любительская съемка».
— Как сообщили нашему корреспонденту в региональном управлении МЧС, — продолжает дикторша, — возгорание, скорее всего, случилось глубокой ночью и было обнаружено не сразу. Из-за затрудненного подъезда пожарным расчетам не удалось вовремя начать тушение. В результате здание кафе и окрестные помещения выгорели полностью. Сотрудники уголовного розыска обнаружили на пепелище сильно обгоревшие останки трех человеческих тел. В настоящий момент ведется работа по их идентификации. Общее число жертв уточняется. Возбуждено уголовное дело, ведется следствие.
— Ничего себе, — шепчет потрясенный Губастый.
— Так и надо! — восторженно бьет себя кулаком по колену Сапог. — У-у-у, был бы у меня автомат…
Возвращается Тёха. Он смотрел репортаж по другому телевизору, расположенному в конце вагона.
На экране заканчиваются новости, начинается музыкальная передача. Детский ансамбль «Непоседы» веселыми голосами поет бодрую песню:
«Солнце двадцать первого века,
В море жизни стань маяком.
Солнце двадцать первого века,
Светом озари каждый дом.
Неудачи, беды, ненастья
В двадцать первый век не пусти.
Зернам дружбы, радости, счастья
Помоги скорей прорасти.