Я смотрела ему вслед, и, честное слово, мне казалось, что это уходит ребенок. Обиженный, настороженный и очень несчастный.
Мысленно я пожелала им с Лилей счастья. В конце концов, не мне судить, чем он зарабатывает на хлеб. Судить-то вообще Божие дело.
* * *
Вернулась я в полумрак поминовений Елисеева неохотно. Изрядно поднабравшиеся звезды распевали песни Елисеева, а Виктория, Александр и Сечник куда-то пропали.
Катя просветила меня, что все трое ушли сразу после меня. Виктория удалилась в обществе Александра, а Игорь Сергеевич строго индивидуально. То ли я была увлечена беседой, то ли они разбрелись по номерам, но я их упустила.
Я попробовала позвонить в места их обитания, но никто мне не ответил.
Делать здесь стало нечего. Никто из звезд откровенничать со мной не собирался. Мое рабочее время, хотя и не было нормировано профсоюзами, тем не менее, судя по усталости, подошло к концу. Хорошо, что на этот раз моя машина ожидала меня во дворе. Гулять по темным улицам вовсе не хотелось.
Я не могла отделаться от мысли, что кто-то за мной следил. Кто? Сечник? Виктория? Александр? Или «мистер икс»?
Скажем так — дядя «Жора-Юра» мог оказаться дядей Игорем. Нет, оборвала я себя. Тогда Мангалиев наверняка знал бы, кто это. Александр тоже выпадал, поскольку был слишком красив. С этакой-то внешностью его бы тоже приметили. Оставалась Виктория. Она никак не могла назваться дядей.
Если, конечно, не напялила на себя очки с носом и усами. Тогда Мангалиев понял бы, что имеет дело с лицом родной кавказской национальности. Он же говорил о европейце.
Боже ты мой, ну и дебри, однако, в нашей голове, милая Таня!
Я вздохнула. Третий день подошел к концу. Осталось два. Такого со мной еще не было.
* * *
Спокойно заснуть мне не дал звонок.
— Таня, — услышала я голосок Илюши, — вы извините, что я вас беспокою. Но это очень важно.
— Да, конечно, — ответила я (сердце у меня сжалось от нехорошего предчувствия — вдруг что-нибудь случилось с Соней!). Потому, когда он развеял мои опасения своим ответом, я обрадовалась:
— Я видел этого человека на вашей вечеринке, Таня. Сейчас я вспомнил.
— Какого? — спросила я.
— Ну, этого дядю. Который приходил с Елисеевым к Мангалиеву. Давайте завтра я приду к вам в гостиницу и покажу его.
— Хорошо, — согласилась я, — завтра буду ждать вас в холле.
— Нет, — ответил он, — на той скамейке, где мы сидели сегодня. Светиться я не хочу. Сами понимаете, у меня слишком приметная внешность.
Да, внешность его привлекала внимание, спору нет.
Мы попрощались, договорившись встретиться в половине девятого. Похоже, дело начинало проясняться. Во всяком случае, у меня появилась надежда.
* * *
Утром я подлетела к «Праге» на крыльях этой самой надежды. Меня очень удивило присутствие милиции. Они почему-то прочесывали парк рядом с гостиницей. Еще я заметила «Скорую помощь», в которую заносили носилки. На носилках, напоминая маленький сверток, лежал накрытый с головой ребенок.
Ребенок?! Я подскочила как ошпаренная. Ребенок… Я приняла Илюшу за десятилетнего мальчика… Господи… Я подошла к толпе собравшихся зевак и спросила у женщины в ярком платье:
— Что случилось?
— Да умер здесь от наркотика, что ли, пацан…
— Да не пацан, — обернулся мужчина с лысиной, — какой пацан? Лилипут…
Все. Я сейчас взорвусь.
Я почувствовала, как к горлу подступают слезы. Почему-то вспомнилось, как он показывал мне фотографию своей подружки. И его слова о том, что он никогда не вырастет…
Ладно, мрачно пообещала я убийце, я до тебя доберусь. Я обязательно доберусь до тебя, кем бы ты ни был…
Как сказал бы мой любезный друг Андрей Николаевич Мельников, надо отбросить сантименты и заняться отработкой версий. Как я безнадежно поняла, смерть Илюши тоже подпадала под наинесчастнейший случай. Видимо, население Тарасова, не дождавшись обещанных зарплат и пенсий, решило самоуничтожиться с помощью героина.
Я постаралась успокоиться. По-видимому, моему противнику надо было кого-нибудь зарезать или пристрелить, чтобы привлечь внимание милиции к своей персоне. Пока у него не кончились запасы героина, он этого не сделает. А вот пополнить их он уже не сможет — Соня зорко следит за покупателями. Как я поняла, убийца не был подростком и вряд ли относится к хиппи. Значит, он засветится. Из разговора с Илюшей я поняла, что зверюга Мангалиев все-таки был не чужд человечности и по-своему к Илюше был нежно привязан. Ему незачем вешать на уши спагетти о неудачном уколе. Он прекрасно знает, что Илюша не страдал наркоманией. Значит, его убили. И если умная Соня подведет его к мысли о связи некоего «дяди» с убийством Илюши — дяде придет конец. Мангалиев его найдет. В отличие от меня, ему знакома его внешность. И вот тут его мстительная восточная особа может мне помешать.
Поскольку я была намерена нашего доброго «дядю» сдать. Я человек не злой, но одна смерть за три — маловато. Посему пусть он, дружочек, немного побудет среди таких, как он. Представив себе эту картину, я не смогла сдержать улыбки. Бог мой, я становлюсь злой!
А это мешает работе.
Кстати, о работе… Куда же удалились вчера трое моих знакомцев? Не был ли кто-нибудь из них свидетелем моего разговора с Илюшей? И если они не причастны к его убийству, они могли видеть кого-то или что-то, что прошло мимо меня… Нет, Таня, что-то много мимо тебя проходит.
Я вспоминала, кого мы встретили в вестибюле, когда там остановились на секунду с Илюшей. Горничные? Электрик? Портье? Швейцар? Больше никто не всплывал, а вышеперечисленные были слишком заняты своими делами, и никто из них не проявлял к нам интереса.
Или — это мне только так кажется?
Поднявшись в номер Виктории, я обнаружила ее за самым мирным занятием на свете — Виктория покрывала лаком ногти на ногах. Лицо у нее было спокойно, и вся она была воплощением невинности.
— Доброе утро, — поздоровалась она, сияя улыбкой хорошо выспавшегося ребенка, — я вас вчера потеряла.
— А я — вас, — сказала я, — когда я вернулась, никого не было.
— Мы ушли, — засмеялась она, — мне совсем невмоготу стало слушать воспоминания о моем муже. Поэтому мы с Сашей поднялись ко мне в номер выпить бутылочку «Мартини».
Судя по ее лицу, общение с Александром было плодотворным и радостным. Так что сомневаться в правдивости ее слов не приходилось.
Остался Сечник.
— Вика, извините, что я опять напоминаю вам о муже, — решилась я, — но вы не помните, звонил ли он в Тарасов кому-нибудь, кроме сестры? И звонил ли кто-нибудь ему?