Он быстро взлетел с дивана, на котором слушал звучащую в нем мелодию, рассматривал неясные видения, ловил тональность будущих стихов. В маленькой чистой кухне прямо на деревянном столе, без тарелок, лежали ароматные куски нарезанного черного хлеба и стояла керамическая плошка с небольшими зелеными, с легкой вкусной желтинкой малосольными огурчиками – деликатесом.

– Ох, спасибо, Галина, – проговорил он уже с набитым ртом. – Ничего вкуснее не ел, честное слово. Вот просто райская еда.

– Да ладно, – рассмеялась она. – Тебе бы мяса, но у меня нет. В выходной схожу на рынок, куплю кусочек, борщ сварю. Будет тебе райская еда.

Она стояла у окна, освещенная лучами заходящего солнца. Он никогда ее особенно не рассматривал. Сейчас взглянул, чтобы ответить, и… удивился. Он как будто впервые ее увидел. Она стояла статная, с высокой грудью, с гладко зачесанными назад волосами, открывающими широкий лоб… Каким-то совершенно необычным показалось ему ее лицо. Четкие черты, спокойные глаза женщины-воительницы, которая бережет покой своего тихого дома. Она поймала его взгляд, улыбнулась понимающе, как будто между ними возникла тайна.

– Галина, у меня к вам просьба, – выпалил он. – Вы не могли бы так постоять, я должен сделать несколько набросков. Мне кажется, это то, что нужно.

– Ради бога, – ответила она. – Мне что, жалко. Ты только выкать кончай, а? Я не такая уж и старая.

– Да при чем здесь это, – изумился он. Он понятия не имел, сколько ей лет. – Я просто… Ну, неудобно как-то…

– Удобно, – кивнула она.

Потом он рисовал, она спокойно стояла у окна, как будто позировать для нее было привычным делом. В нем все громче звучала мелодия, он был уверен, что нашел образ…

Ночью он уже засыпал, улетая в абсолютно нездешний яркий фильм, который будет когда-то… И все показалось ему в ту ночь естественным продолжением вечера. И то, что она пришла к нему, скользнула под его одеяло, и то, что повела его к утолению желаний, как опытная учительница новичка. Он и был новичком в любви. Вот только никакой любви утром в себе не отыскал. Она ушла на работу, он подошел к столу, посмотрел на вчерашние наброски, порвал их и выбросил в мусорное ведро.

В следующую ночь она пришла к нему уже как на завоеванную территорию. Потом – как жена. Через неделю он побросал в рюкзак свои немногочисленные вещи и переехал в общежитие…

Девушку для будущего фильма, героиню своей мелодии, он еще много лет искал в своем воображении. Писал другие стихи, другие картины, влюблялся в другую музыку, создавал свои уникальные фильмы. Женился по спокойной привязанности. Вроде бы даже ушел далеко от той простенькой, но слишком мучительной мелодии. Но однажды она вернулась сама… И он так страшно обрадовался, что не решился коснуться бумаги… Он увидел чудный образ! Ему казалось, что его талант подарил ему женщину, которой еще нет на земле. Однажды ему сказали, что есть композитор, какой ему нужен. Дали послушать музыку. Он с волнением пришел на встречу и увидел придуманную им женщину-мечту. Это была композитор Вера Ветлицкая. Он сразу в нее влюбился, ему так в ней все нравилось, что, когда он увидел точно такую же женщину, ее сестру, у него не было ни одного шанса спастись. Ну, разве что бежать от них обеих куда глаза глядят. Но из такого плена не бегут. Погибают на месте.

Глава 9

Марина, опухшая от слез, обессиленно лежала рядом с Валентином на его руке и дышала прерывисто, с болью. Он обнимал ее за плечи, молчал и о чем-то размышлял: лицо было сосредоточенным и суровым.

– О чем ты думаешь? – наконец спросила она, глядя на него, как всегда, с надеждой. Раз он думает, значит, есть какой-то выход… Она выхода не видела.

– Обо всем. – Он посмотрел ей в глаза. – Самое главное, что я должен тебе сказать: ничего непоправимого не произошло, кроме нелепой утечки второстепенной информации и журналистского скандала на ровном месте. Из опубликованных фактов ничего не вытекает. Поскольку мы с тобой прекрасно знаем, что я не заказывал никому пробивать голову Антонову, стало быть, никто это не может доказать. Это блеф, а не компромат! Я не собираюсь реагировать на публикацию, настолько все нелепо.

– Но все читают эту газету. Откуда люди знают, как было на самом деле?

– Это другой вопрос. Из серии – пятно неизвестного происхождения на репутации. Как говорится, то ли у него шубу украли, то ли он украл.

– Твоя репутация… – Марина всхлипнула и опять задохнулась от слез. – Как же теперь… Все же знали, что ты не такой, как другие…

– Да ладно. И другие часто не такие, какими их изображают в газетах. С другой стороны – ты же сама в материале и знаешь историю репутаций, которые считаются белоснежными, несмотря на настоящие пятна крови и грязи… Я роюсь в криминале. Тасую факты, как карты. И нет ничего проще, чем перетасовать их по-другому. Я думал сейчас: сами журналисты догадались пройти в обратном направлении путь Романа Антонова с того момента, как Земцов предъявил ему обвинение, или кто-то из отдела продал информацию? Или кто-то из моих дружелюбных коллег подсказал им этот путь.

– И что лучше?

– Ничего не лучше. Мне несложно узнать, но я не собираюсь этим заниматься. Все рано или поздно станет явным. Антонов заговорит, начнет давать показания, следствие будет с ними работать…

– Да, понятно, а пока… – Марина сделала над собой страшное усилие, чтобы вновь не расплакаться. Потом вдруг села, резко выпрямилась и торжественно произнесла: – Я знаю, что мне нужно сделать. Надо заявить, написать, дать интервью по телевидению о том, что произошло на самом деле.

Валентин на время потерял дар речи. Потом вскочил, схватил сигарету, закурил, заговорил, едва не заикаясь:

– Ты хоть немножко соображаешь? Ты не спятила окончательно? Дело даже не в том, что мы утонем в грязи выдуманных гнусных подробностей. И не в том, что ты посадишь несчастного Кольку Гришкина, который тебя спас. Дело в том, что именно тогда мы близко подойдем к Уголовному кодексу: это как минимум недонесение. Для тебя как максимум – соучастие. Коля у нас «умный», он вполне может сказать, что это ты его уговорила избавиться от тела, чтобы я ничего не узнал. А потом поправится Роман Антонов и грохнет, как Иван Грозный, своего сына… Журналюги бросятся в вендиспансеры и женские консультации – узнавать, не обращалась ли ты по поводу изнасилования…

– Замолчи! – Марина в ужасе закрыла руками уши. Будущая жизнь пронеслась перед ее глазами в темпе только что изложенного кошмара.

Валентин сел рядом, мягко взял ее руки в свои.

– Девочка дорогая, главная моя задача – оградить тебя от всей этой истории. И поэтому ты должна твердо усвоить: ты здесь ни при чем. Если Роману или Кольке захочется поделиться воспоминаниями, что в нынешнем потоке маразма не исключено, вот тогда я и сделаю то, что мне инкриминируют.

– Ты их убьешь???