– Это кошмар, – сказала она. – Чудовищно! Настоящее надругательство над памятью папы… Валиной матери – тоже, разумеется, но это уже не мой вопрос.
– Я приехал к вам вот почему, – сказал Петров. – Мой помощник решил, что Валентина по-быстрому уводит от вас архивы, неопубликованные или давно опубликованные вещи. Я почитал, посмотрел, послушал… И мне показалось, что это не совсем так. Вы тоже пришли к такому выводу, да?
– Это совсем не так! Все, что я читала, видела и слышала сейчас, – дикая подделка, халтура, основанная действительно на каких-то вкраплениях подлинников. Там есть и папины стихи, встречаются иллюстрации, которые могли принадлежать только ему. Музыка местами тоже профессиональная, видимо, Веры Ветлицкой. Но в целом это «творчество» – профанация и балаган.
– Автор один?
– Разумеется, нет! Это сборная солянка. Кто во что горазд. Местами просто безграмотная. Не понимаю, как такое может выходить, неужели пользуется спросом?.. Я в шоке.
– Ну, это вы зря. Я не такой высокий профессионал, как вы, в литературе-искусстве, но даже я знаю, какое значение в этом бизнесе имеет магия известных имен и лапша на уши. В частности, подводка: жертва известной семьи, общества, к которой привлечено столько внимания в последнее время в связи с убийством вдовы вашего отца, все решает. И непреодолимое обаяние скандала. В результате Валентина заняла нишу Майорова и Веры Ветлицкой! С интересным предисловием, с детективной интригой это все обречено на успех.
– Какая циничная дрянь!
– Понимаю ваши чувства, но, думаю, все не так. Или не совсем так.
– Ну, вы ее адвокат, само собой…
– И потому мне кажется, что я немного ее знаю. Какая-то шайка ей предложила этот вариант, она согласилась. Деньги получает за свое согласие, хотя вряд ли что-то из их «творчества» читала. Но ваше негодование справедливо, конечно. Вы потратите массу усилий для того, чтобы получить архивы, доказать свои наследственные авторские права. Получите. Встретитесь с массой бюрократических препон, чтобы наследие увидело свет… А ниша, как я уже сказал, окажется занятой. Настоящие произведения вашего отца оценят редкие знатоки, для основной массы это будет вчерашний день.
– Как можно прекратить это безобразие?
– Суд, скандал, экспертизы, которые докажут, что Валентина Ветлицкая строчки и ноты не написала, картинки не нарисовала… В одном месте прикроют, в другом издадут. Нужно будет отслеживать и всякий раз доказывать по новой. И потом: Валя, не Валя это делает, но она торгует своим именем. А стихов, рисунков вашего отца, вы сами сказали, там мало… Так, для затравки.
– Настоящих стихов не бывает мало… Под чужим именем.
– Извините, конечно, я знаю. Я говорю о результативности правовых действий…
– И о каком имени вы сказали? Об имени уголовницы, наркоманки, возможной убийцы? А я говорю об имени своего отца, над которым надругалась эта семейка. И это продолжается!
Валентин развел руками. Ирина долго сидела молча, в глубокой задумчивости.
– Полагаю, я правильно вас поняла: вы пришли, чтобы меня остановить до того, как я нашла бы все это сама. Вы сейчас со мной работаете как адвокат падчерицы отца. Вы не слишком ее опекаете? В данном случае это просто неприлично. Какое ваше дело, в конце концов? Вы занимаетесь убийством.
– Все верно. Я вообще-то обратился к вам как к эксперту, который мгновенно оценит эти творения. Я не собираюсь влиять на ваши действия. Понимаю ваши чувства. Просто у следствия появилась еще одна версия. Группа лиц, у которой имеется серьезный мотив убийства Надежды Ветлицкой. Корыстный мотив. И если Валентина окажется в сговоре с ними…
– Она – соучастница?
– Следствие разберется. Так что не такой уж я неприличный адвокат. Я хочу знать правду, а вы тоже не должны оставаться без информации. Я лишь вскользь коснулся тех проблем, с которыми вы встретитесь. Но никак не собираюсь вас останавливать. Разумеется, вам нужно получить материалы, издавать наследие отца. А скандал с разоблачением сего «творчества» полиции был бы только на руку. Отвлек бы внимание журналистов от следствия. Они и так слишком далеко зашли.
– Да, я читала. Думаю, у вас неприятности. Наверное, все объясняется совсем иначе.
– Наверное, – улыбнулся Валентин. – Очень вам благодарен за плодотворное сотрудничество. Рассчитываю на доверие. В общем, я хотел бы знать о ваших решениях. Откланиваюсь?
– Да, – задумчиво сказала Ирина. – Можно один вопрос? Вы не просто так ее защищаете? Вы… жалеете ее, что ли? Мне так сейчас показалось.
– Отвечу пафосно, – рассмеялся он. – Я никого не унижаю своей жалостью. Я помогаю тем, кто достоин помощи.
– Она достойна?!
– На мой субъективный взгляд. Но не мой отец ушел к ее матери…
– Вам кажется, что я, взрослый, опытный человек, я – из-за этого? Как ребенок? – глаза Ирины даже повлажнели от обиды или боли. – Ну, что поделать: у меня ничего не прошло. И как хорошо, что Валентина дает столько реальных поводов для ненависти, не правда ли…
– Да, она такая, – кивнул Валентин.
Вале пятнадцать лет. Она пришла из школы, дома никого нет. Как хорошо. Она бродит по комнатам, рассматривает рисунки на столе в кабинете отчима, потом подходит к роялю, на котором лежат ноты мамы. Смотрит, что полегче. Садится на стульчик, начинает с трудом разбирать. Наконец что-то получается. Ей очень нравится эта мелодия, когда играет мама. Она увлекается, следит только за правой рукой, левой наугад подбирает аккорды. Ей кажется, что она – Вера Ветлицкая. Она красивая, талантливая, известная, играет в большом зале, где много восхищенных мужчин. И среди них, ближе всех к ней – ее отчим Александр. Он не сводит с нее восхищенных глаз, легко касается ее плеча, его ладонь нечаянно задевает ее грудь… Валя тает от его тепла и запаха, растворяется в ожидании нежности и восторга…
– Что ж ты так фальшивишь, – он действительно коснулся Валиного плеча. Она не заметила, как он вошел. – И руки ты неправильно держишь, опусти кисти – вот так. А по нотам ты играешь только мелодию. Что ж Вера с тобой не занимается? – Он теплой рукой проводит по ее косичкам и смеется. – Так бывает: сапожник без сапог.
– Что здесь происходит? – раздается от порога холодный голос тети Нади. – Саша, я не знала, что ты даешь Валюше уроки фортепиано. И что это требует объятий.
– О чем ты говоришь, Надя? – расстроенно спрашивает Александр, отодвигаясь от падчерицы. – Девочка захотела поиграть, я показал ей, как держать руки. Почему я должен это объяснять?
Его лицо становится несчастным и, как всегда, виноватым.
– Что у вас случилось? – на пороге появляется мама и с привычной тревогой смотрит на всех троих.
Вале хочется так хлопнуть крышкой рояля, чтобы они оглохли и ослепли. Они совсем сошли с ума, постоянно следят друг за другом. Тетка начала шпионить и за ней. Она – сумасшедшая. Валя действительно хлопает крышкой, убегает в свою комнату, закрывается, ложится под одеяло, затыкает руками уши. Она знает: они будут долго-долго выяснять отношения. Александр начнет оправдываться, мама – плакать, тетка – обвинять. Потом все разойдутся по своим комнатам – переживать. Потом будут звонить в дверь и заходить в квартиру гости. Поднимется веселый шум и суета. После громких разговоров и звяканья посуды все стихнет. Мама начнет играть и петь своим чудесным голосом. Потом к ней присоединится более низкий и глубокий голос сестры… Все будут хлопать и восхищаться. Валя представляла, с каким восторгом на них смотрит Александр. В этом развеселом доме, где все смеются, поют и танцуют, нет даже крысы, которая бы вспомнила, что они совершенно забыли одного человека. Она может тут валяться до скончания века. У них впереди – целая ночь, любовь и война. Она сможет выйти в столовую только под утро, чтобы взять с тарелок то, что не доели гости. Ей никто ничего не жалеет, ей все можно, но по одной причине. Она им всем безразлична. И поэтому ей ничего не хочется. Только уснуть и не слышать их голосов, их проклятого смеха, любовного воркования. Но она все слышит, даже заткнув уши.