Обратный путь до привокзальной площади Надежда Николаевна преодолела чуть не бегом.
Ее одолевали противоречивые чувства: с одной стороны, ужасно не хотелось вступать в контакт с отвратительным алкашом, с другой – хотелось расспросить его, узнать, где он взял золотую цепочку. В крайнем случае еще раз взглянуть на эту цепочку и убедиться, что это именно та самая, с фотографии…… Ей казалось, что это может пролить свет на таинственное убийство в доме Ильи Константиновича.
Около магазина колоритного аборигена не было видно.
«Ну вот, – раздраженно подумала Надежда, – когда он не был нужен – еле от него отделалась, а когда понадобился – тот как сквозь землю провалился».
Она толкнула скрипучую дверь и вошла в магазин.
Внутри Чугуева тоже не было.
Не было и других покупателей, рослая грудастая тетка с мелко завитыми белыми волосами и ярко-красным нарисованным ртом в гордом одиночестве возвышалась за прилавком. Ее руки, с толстыми, как любительские сосиски, пальцами, унизанными немыслимым количеством колец и перстней, были величественно сложены под мощной грудью.
Надежда поняла, что это и есть та самая Клава, которую Вова Чугуев так немилосердно поносил за нежелание купить у него цепочку. Она поздоровалась с продавщицей и подошла к прилавку, мимоходом ознакомившись с ассортиментом продовольственных и прочих продуктов.
Продавщица окинула Надежду пренебрежительным взглядом, разлепила ярко-красные губы и промолвила:
– Здрасте!
– А что, – начала Надежда, выдержав для приличия паузу, – тут недавно такой…… мужчина находился……
– В этой дыре, – моментально отозвалась продавщица, – отродясь ни одного мужчины не было.
– То есть…… как это? – искренне удивилась Надежда.
– А очень просто. Откуда здесь мужчинам взяться? Здесь либо старые козлы, либо боровы пьяные. Какие уж тут мужчины!
– Ах, ну вы в таком смысле! – протянула Надежда. – Так сказать, в философском!
– В самом житейском, – отрезала продавщица.
– Ну, я не имела в виду, что у вас здесь Ален Делон разгуливал. – Надежда усмехнулась. – По вашей классификации – как раз пьяный боров……
– Вовка Чугуев, что ли? – изумилась продавщица. – Господи!
– Да, кажется, его так зовут……
– Господи! – повторила Клава. – На фига тебе этот козел сдался?
– Так он же, по вашей теории, не козел, а боров?
– И козел, и боров – все в одном флаконе! – Продавщица сплюнула под прилавок. – Ну на фига он тебе?
Надежда Николаевна покраснела при мысли, что кто-то мог заподозрить ее в женском интересе к такому экземпляру, и торопливо пояснила:
– Да он цепочку продавал…… золотую, вот я и подумала……
Продавщица отвернулась, взяла с полки огромную головку сыра, тяжело шлепнула ее на прилавок и только тогда снова подняла на Надежду глаза.
– Не советую, – проговорила она весьма мрачно.
Затем длинным ножом очень ловко располовинила сыр, одну половину убрала в холодильник и повторила:
– Не советую!
Надежда решила сыграть совершенную наивность. Она придвинулась к прилавку, облокотилась на него и, понизив голос, осведомилась:
– А что – ворованная?
Продавщица громко расхохоталась:
– Ну ты даешь! Ворованная! А какая же еще? Откуда у Вовки найдется неворованная? Ничего своего у него отродясь не было! Это бы наплевать, это бы черт с ним! – Она взглянула на свою унизанную крупными перстнями руку и убрала ее за спину. – Меня другое щекотит……
Произнеся эту глубокомысленную фразу, Клава надолго замолчала.
Надежда решила, что так и не узнает, что «щекотит» королеву западаловского сельпо, но та наконец снова разлепила пылающие губы и проговорила, тоже понизив голос:
– Я так думаю, что ничего она не золотая.
– Не золотая? – переспросила Надежда, еще ближе придвинувшись к своей собеседнице.
– Не золотая! – с сомнением повторила та, снова вытащив руку из-за спины и любуясь ее великолепием. – Мне ли золота не знать! А эта цепочка уж больно заковыристая, таких золотых небось не делают!
– Так все-таки, где он может быть, этот Чугуев? – вернулась Надежда к началу разговора, убедившись, что больше ничего интересного Клава ей не сообщит.
– А я-то откуда знаю? – Продавщица уставилась на нее весьма недоброжелательно. – Если тебе больно хочется об алкаша мараться – скатертью дорога, своим умом живи, а я тебе сказала, что думаю, у меня порядок такой.
Надежда Николаевна представила, как она носится по селу и расспрашивает всех встречных и поперечных, где ей найти Чугуева. Какими глазами посмотрят на нее люди?
Надежда внутренне содрогнулась и отказалась от мысли увидеть еще раз цепочку. Она купила у Клавы килограмм сарделек и снова пошла к дому покойного Ильи Константиновича, фамилия которого, если верить табличке на почтовом ящике, была Коноплев.
В этот раз она не стала топтаться у калитки. Она еще раньше определилась на местности и сообразила, что сарай одной своей стенкой выходит в маленький проулок, который никак не видно из окон любопытной соседки Марии Семеновны. С другой стороны проулка высился глухой забор, так что Надежда не опасалась быть заподозренной в преступных намерениях.
Вот он двор Ильи Константиновича, вот сарай. С ориентировкой на местности у Надежды Николаевны было все в порядке, топографическим кретинизмом она не страдала, это признавал даже ее муж.
У сарая густо растет малина, выползает наружу за забор. Надежда пригляделась и нашла в малине лазейку. Стало быть, вот каким образом пес попал в сарай – подрыл землю. Надежда оглянулась и юркнула в малину. Теперь с улицы ее не было видно. Она подергала доски сарая, и вот, одна отстает. Надежда осторожно потянула ее на себя и заглянула в отверстие. Пес переместился на рогожку. Воду из миски он выпил, и это был хороший знак. Увидев Надежду, он зарычал тихо и грозно, верхняя губа обнажилась, и показались клыки ужасающего размера – белые и крепкие. Породистый! – вспомнила Надежда.
– Ты не очень-то, – сказала она Дику, – больно мне надо к тебе лезть. Вот держи!
Она вывалила из пакета сардельки прямо на землю. Пес втянул носом воздух и перестал рычать. Насколько Надежда понимала, он из гордости все равно не станет есть при ней, так что поспешила ретироваться, тем более что в малине было сыро и колко.
Никем не замеченная, она выбралась на дорогу, ведущую к станции, и через некоторое время села в подошедшую электричку.
Домой она успела вовремя – как раз переодеться, спрятать подальше испачканные кроссовки и надеть на лицо маску рассеянного умиротворения, как у всякой уважающей себя женщины, не обремененной работой.