Элли тоже почему-то вела себя несколько странно. Бить может, обдумывала, как поделикатнее мне отказать. Но я почему-то все-таки был уверен, что она мне не откажет. У меня были основания полагать, что Элли меня любит. Но она действительно изменилась: в ней появились какая-то раскованность, уверенность в себе, которые едва ли можно было объяснить только тем, что она стала на год старше. Отпраздновала очередной день рождения, ну и что? Она и ее семейство побывали и на юге Франции, и она, естественно, немного рассказала мне о том, что видела. А потом несколько смущенно добавила:
— Я… Я видела и тот дом. О котором вы мне говорили. Который построил ваш приятель-архитектор.
— Кто? Сэнтоникс?
— Да. Мы ездили к ним обедать.
— Как это получилось? Ваша мачеха знакома с владельцем дома?
— С мистером Константином? Нет… Не очень, хотя они встречались и… Если честно, это Грета постаралась, чтобы нас туда пригласили.
— Опять Грета, — как обычно, не сдержав досады, сказал я.
— Я же вам говорила, что Грета умеет все, — улыбнулась Элли.
— Да, да, я помню. Значит, она сумела сделать так, что вы, ваша мачеха…
— И дядя Фрэнк, — вставила Элли.
— Всей семьей, — усмехнулся я, — и, разумеется, сама Грета…
— Нет, Грета не ездила, потому что… — Элли помолчала. — Кора, моя мачеха, считает, что Грета не должна ездить с нами в гости.
— Поскольку она не член семьи, а всего лишь бедная родственница? — спросил я. — Или, верней, компаньонка? Грету, наверное, обижает такое отношение?
— Но она не просто компаньонка, она мне как подруга.
— Дуэнья, нянька, наставница, приятельница — есть мною слов.
— Погодите, — сказала Элли, — прежде всего, я хочу сказать вам, что теперь понимаю, что вы имели в виду, рассказывая о работах своего друга. Дом действительно чудесный. Он… Он ни на что не похож. Мне кажется, что если бы мы с ним договорились, то у нас тоже был бы чудесный дом.
Она произнесла эти слова машинально. «Мы», сказала она. «У нас». Значит, Элли специально отправилась на Ривьеру и заставила Грету устроить визит в тот особняк, про который я ей рассказывал, потому что хотела получше представить себе, что за дом построит нам в мире наших грез Рудольф Сэнтоникс.
— Я рад, что этот дом вам понравился, — сказал я.
— А чем вы занимались все это время? — спросила она.
— Работал, впрочем, это неинтересно, — ответил я. — Зато еще я успел побывать на скачках, где поставил на аутсайдера все до последнего пенни и выиграл в тридцать раз больше. Видите, какой я везучий?
— Очень рада за вас, — сказала Элли, но в голосе ее не было радости, ибо выиграть, поставив на аутсайдера все до последнего пенни, — ситуация почти невероятная для людей того круга, в котором она вращалась. Не то что для моих знакомых.
— И еще я побывал у матери, — добавил я.
— Вы мне о ней почти ничего не рассказывали.
— А зачем? — удивился я.
— Разве вы ее не любите?
— Не знаю, — подумав, ответил я. — Иногда мне кажется, что не люблю. Когда человек становится взрослым, он так или иначе отдаляется от родителей. И от матерей, и от отцов.
— По-моему, вы ее все-таки любите, — упорствовала Элли. — Иначе вы бы не задумались, отвечая на мой вопрос.
— Я вообще-то ее побаиваюсь, — признался я. — Она слишком хорошо меня знает. Знает мои слабости, я хочу сказать.
— Должен же кто-нибудь их знать, — заметила Элли.
— Что вы имеете в виду?
— Кто-то из великих сказал: ни один герой не может оставаться таковым для своего камердинера [8] . Наверное, каждому из нас требуется камердинер. Довольно трудно жить, если все время стараешься понравиться всем.
— Вы умница, Элли, — восхитился я и взял ее за руку. — А вы тоже все обо мне знаете?
— Думаю, да, — спокойно и просто ответила Элли.
— Я ведь не так уж много рассказал вам о себе.
— Точнее говоря, вообще ничего не рассказывали. Вы больше отмалчивались, когда я что-то спрашивала. Вот именно. И тем не менее я, по-моему, неплохо вас знаю.
— Не уверен, — отозвался я и продолжал:
— Пусть это звучит довольно нелепо, но я должен признаться, что люблю вас. Несколько запоздалое признание, не так ли? Ведь вы, конечно, давно уже об этом знаете, практически с самого начала, правда?
— Да, — сказала Элли, — а вы про меня? Верно?
— Вопрос в том, — решился продолжить я, — что нам дальше делать? Нам будет нелегко, Элли. Вы хорошо знаете, что я собой представляю, как я жил, чем занимался. Когда я ездил навестить мать, то как бы заново увидел, на какой мрачной и по-обывательски добропорядочной улочке она живет. Это совсем не тот мир, в котором существуете вы, Элли. И я не уверен, что нам удастся когда-либо их примирить.
— Вы могли бы познакомить меня с вашей матерью?
— Мог бы, — согласился я, — но лучше этого не делать. Наверное, это звучит грубо, даже жестоко, но, видите ли, нас с вами ожидает довольно странное будущее. Это будет не та жизнь, к которой привыкли вы, и не та, которую вел я. Это будет совсем иная, где нам предстоит примирить мои бедность и невежество с вашим богатством, образованностью и положением в обществе. Моим друзьям вы будете казаться высокомерной, а ваши друзья решат, что со мной неприлично появляться в свете. Итак, что же нам делать?
— Я скажу вам, — ответила Элли, — что мы будем делать. Мы будем жить на Цыганском подворье, в доме, нет, в воздушном замке, который нам построит ваш друг Сэнтоникс. Вот что мы будем делать. — И добавила:
— Но сначала нам надо пожениться. Вы ведь это имели в виду?
— Да, — сказал я, — именно это. Если вы, конечно, решитесь за меня выйти.
— Тут-то никаких сложностей, — деловито произнесла Элли. — Мы можем пожениться на следующей неделе. Я ведь уже совершеннолетняя. И потому могу делать все, что пожелаю. А это главное. Насчет родственников вы, наверное, правы. До тех пор пока все не будет кончено, я ничего не скажу своим родным и вы можете не говорить своей матери, а потом, если им угодно, пусть устраивают сколько угодно скандалов.