Сказав водителю, чтобы ждал, я почти бегом устремился к дому № 17, поднялся по ступенькам на крыльцо и открыл дверь своим ключом. Холл был пуст. Ничто не указывало на то, что в нем за секунду до меня кто-то находился. Я подождал немного и направился к библиотеке. Если бы вошедший был там, с дядей, я услышал бы их голоса, но за дверью было тихо.
И вдруг до меня дошло, как глупо я себя веду. Тот человек наверняка вошел в соседний дом. Риджентгейт по вечерам освещена тускло, и я обознался. Я чувствовал себя полным идиотом. Я сам себе не мог вразумительно объяснить, почему я побежал за этим прохожим. А теперь я стоял у дяди в доме, перед дверью в библиотеку, из которой он каждую минуту мог выйти – как бы я ему объяснил тогда свое появление? В хорошенькую историю я бы впутал Аделу, да и без того крику бы хватило – а все потому, что мне этот человек показался подозрительным, что-то в его повадке было вороватое... По счастью, меня никто не видел, и нужно было, пока не поздно, убираться подобру-поздорову чем скорее, тем лучше.
Я на цыпочках подошел к входной двери, и в то же время по лестнице, держа в руках футляр с жемчугом, спустилась Адела.
Она, конечно, удивилась, увидав меня в холле, но я все ей объяснил, когда мы вышли из дому.
Потом мы поехали в театр и даже успели к началу следующего акта. Никто не заподозрил, что мы уезжали. Вечер был жаркий, и во время антракта многие выходили на улицу подышать.
Рональд замолчал.
– Я знаю, что вы сейчас спросите, – продолжил он через несколько мгновений. – Почему я вам сразу всего не рассказал? На это я вам скажу: а вы бы на моем месте, имея весьма солидный повод для убийства, стали бы распространяться о том, что были на месте преступления чуть ли не в самый его момент?
Я, попросту говоря, струсил. Даже если бы нам поверили, мы оба, и я и Адела, завязли бы в этом деле. А мы не имели к нему ни малейшего отношения – мы никого не видели и ничего не слышали. К чему впутывать нас, если его наверняка убила тетя Сильвия? Я рассказал вам о моих денежных затруднениях и о ссоре с дядей, потому что вы бы обязательно об этом разнюхали, а если бы я это от вас скрыл, вы отнеслись бы ко мне с большим подозрением и, возможно, более тщательно проверили бы мое алиби. А так я рассудил, что своей откровенностью притуплю вашу бдительность. Я знал, что Дортхаймеры искренне считали, будто я все время был в Ковент-Гардене. То, что я один антракт провел со своей двоюродной сестрой, не вызвало у них подозрений.
Адела тоже готова была подтвердить, что была со мной и что мы никуда не уезжали.
– Мисс Марш согласилась... помочь вам?
– Да. Как только я узнал, что произошло, я бросился к ней. Я умолял ее молчать о нашей поездке на Риджентгейт. Она была со мной, а я был с ней во время последнего антракта в Ковент-Гардене, и мы немного прошлись, вот и все. Она меня правильно поняла и согласилась.
Рональд снова помолчал.
– Понимаю, какое впечатление на вас производит то, что я все скрыл тогда. Но теперь я сказал правду. Хотите, назову вам фамилию человека, который ссудил мне деньги под залог жемчуга, и дам его адрес? А если вы спросите Аделу, она подтвердит каждое мое слово.
Он взглянул на Джеппа, но тот по-прежнему сидел с непроницаемым видом.
– Значит, вы считаете, что вашего дядю убила Сильвия Уилкинсон, лорд Эджвер? – спросил он.
– Что же в этом удивительного? После того, как ее опознал дворецкий.
– А как насчет вашего пари с мисс Адамс?
– Пари с мисс Адамс? С Карлоттой Адамс? Какое она имеет к этому отношение?
– Вы отрицаете, что предлагали ей десять тысяч долларов за то, чтобы она явилась в дом к вашему дяде под видом Сильвии Уилкинсон?
Рональд вздрогнул.
– Предлагал ей десять тысяч долларов? Чушь! Над вами кто-то подшутил. Откуда мне было взять десять тысяч? Боюсь, что вы слышали звон... Что, она сама это утверждает? Ах черт... забыл. Она ведь умерла.
– Да, – тихо сказал Пуаро, – она умерла.
Рональд смотрел то на него, то на Джеппа. От его спокойствия не осталось и следа. Он побледнел, в глазах у него заметался испуг.
– Не понимаю, – пробормотал он. – Но я сказал вам сущую правду. Конечно, вы мне не верите, никто из вас...
И тут, к моему изумлению, Пуаро сделал шаг вперед.
– Ошибаетесь, – произнес он. – Я вам верю.
Мы вернулись домой.
– Но почему... – начал я.
Обе руки Пуаро, бешено вращаясь, взлетели в воздух. Своей эксцентричностью этот жест превзошел все, которые я наблюдал прежде.
– Умоляю вас, Гастингс, не сейчас, не сейчас!
И, схватив шляпу, он нахлобучил ее себе на голову так, будто никогда не слыхал о методе и порядке, и вылетел на улицу. Через час, когда пришел Джепп, его все еще не было.
– Малыш гуляет? – поинтересовался Джепп.
Я кивнул.
Джепп уселся в кресло и вытер платком лоб. День был жаркий.
– Скажите, капитан, какая муха его укусила? – спросил он.
Я чуть со стула не упал, когда ваш дружок промаршировал к нему и сказал: «Я вам верю». Как в мелодраме! Хоть убейте, не пойму! Я признался, что понимаю не больше, чем он.
– А потом повернулся и вышел, – не мог успокоиться Джепп. – Вам-то он что сказал?
– Ничего, – ответил я.
– Совсем ничего?
– Абсолютно ничего. Когда я хотел его спросить, он только помотал головой, и я решил, что лучше подождать до дома. Но когда мы вернулись сюда, он мне двух слов сказать не дал. Замахал руками, схватил шляпу и был таков.
Мы взглянули друг на друга, и Джепп многозначительно постучал себя пальцем по лбу.
– Тронулся... – шепнул он.
В кои-то веки я готов был с ним согласиться. Джепп и раньше частенько поговаривал, что Пуаро, как он выражался, «того», правда, в тех случаях, когда просто не понимал, к чему тот клонит в своих рассуждениях. Но теперь и я вынужден был признать, что не понимаю Пуаро. «Того» он или не «того», но он сделался подозрительно непоследовательным. Не успела его же собственная теория с блеском подтвердиться, как он от нее отказался.
Это могло обескуражить даже самого горячего его поклонника. Я удрученно покачал головой.