— Нет у меня денег. Нету. Прям беда. Хоть вы помогите!
Он молчал добрых две минуты. Джон закурил, ожидая продолжения.
И Фридман, не сводя глаз с потолка, заговорил:
— Это ведь будет художественная картина, так?
— Ну да, — кивнул Джон.
Гарри Фридман слетел с дивана и подскочил к Джону.
— Произведение искусства! Искусства, мать его растак! Значит, и тебе хрен обломится!
Джон встал.
— Мистер Фридман, нам пора.
Мы двинулись к двери.
— Джон, — сказал Фридман, — этих кровососов надо отпустить. Пиявки! — услыхали мы его крик уже за дверью. Мы пошли в сторону бульвара.
Мы с Сарой решили еще разок наведаться в гетто. Поехали на нашем дряхлом «фольксе», который, к счастью, не загнали.
Никаких неожиданностей по дороге мы не встретили, если не считать того, что кто-то выкинул на самую середку мостовой старый матрас, и нам пришлось сделать крюк.
А вообще эта местность напоминала деревню после бомбовой атаки. Улицы словно вымерли. Будто аборигены подали сигнал «в убежище!». Но при этом я чувствовал на себе сотни глаз. Может, воображение разыгралось.
Я затормозил, мы припарковались и постучали в дверь. На ней зияли пять пулевых пробоин. Раньше я их не видел.
Стук пришлось повторить.
— Кто там? — раздался голос Джона.
— Хэнк и Сара. Мы тебе звонили.
— Ах ты, мать честная! Дверь отворилась.
— Прошу!
У стола стоял Франсуа Расин с бутылкой вина.
— Жизнь — пустая штука, — возвестил он.
Джон закрыл дверь на цепочку.
Сара пробежала пальчиками по пулевым отверстиям.
— Это что — термиты прогрызли? Джон засмеялся.
— Ага. Садитесь.
Он принес стаканы, мы сели. Разлили вино.
— Они тут на днях девчонку разложили на капоте моей тачки. Впятером. Или вшестером. Мы вмешались. Они осерчали. И через пару дней вечерком являются — и бах-бах-бах — продырявили дверь. И — тишина.
— Но мы, слава Богу, живы, — констатировал Франсуа. — Сидим и винцо попиваем.
— Они пытаются выкурить нас отсюда, — сказал Джон. — На все идут, чтобы мы сделали ноги.
— Придет час, и мы их протянем навсегда, — вставил Франсуа.
— У них больше пушек, чем у копов, — сказал Джон. — И они гораздо чаще пускают их в ход.
— Все же лучше вам отсюда убраться подобру-поздорову, — заметила Сара.
— Шутишь? Мы заплатили за три месяца вперед. Мыслимо ли — такую прорву денег бросить коту под хвост!
— А жистянку свою дорогую под хвост пустить — дешевле, что ли? — сказал Франсуа, делая внушительный глоток.
— Вам хоть заснуть удается? — спросил я.
— Если на ночь нагрузиться как следует. Но вообще-то тут ни днем ни ночью покоя нет. Решетки на окнах — фигня. У моего соседа они тоже были. И в один прекрасный вечер сидит, ужинает, глядь — за спиной парень с пушкой. Через крышу пролез. В щель какую-то. Они слышат каждое наше слово. И сейчас, между прочим.
Из-под пола раздался громкий стук.
— Слыхали?
Франсуа вскочил и затопал ногами.
— Тихо! Тихо! Кончай стучать, мудак трахнутый!
Стук прекратился. Нам, видно, просто решили дать понять, что мы на мушке. Не более того.
Франсуа сел.
— Ужас какой! — сказала Сара.
— Твоя правда, — отозвался Джон. — Они сперли у нас телевизор, но он и ни к чему.
— Я думал, это негритянское гетто, а гляжу, у вас и латиносы появились.
— Да, — ответил Джон. — Тут база одной из самых крутых мексиканских группировок — V-66. Чтоб в нее вступить, надо кого-нибудь укокошить.
Воцарилась тишина.
— Как кинцо? — спросил я, чтобы прервать тягостное молчание.
— Подготовительный период в разгаре. Я вижусь с группой каждый день, мы работаем по многу часов. Скоро начнем снимать. «Файерпауэр» вкладывает все больше денег, фильм на мази. Если бы только нам на каждом шагу не подставляли подножку…
— Например? — спросила Сара.
— Ну, например, нам понадобилось взять напрокат кинокамеру.
— Камеру напрокат?
— Ага. А на студии говорят, что, мол, нельзя.
— Почему? — спросил я, подходя к окну, чтобы взглянуть на старину «фолькса».
— Потому что в прошлый раз «Файерпауэр» им за прокат не заплатила. Пускай, мол, сперва за старое расплатятся, а заодно и авансик внесут.
— И что — расплатились?
— Да.
Франсуа поднялся.
— Пойду посчитаю цыплят, — объявил он и вышел.
— А Франсуа не трухает? — спросила Сара.
— Нет, — ответил Джон. — Он чокнутый. На днях сидел один, вдруг является парочка. Один с пером. И тот, что с пером, говорит: «Деньгами давай!» А Франсуа ему: «Сам давай!» Бухой был вдрабадан. Схватил палку и давай их дуплить. Они выскочили как ошпаренные, Франсуа за ними, палкой погоняет и орет: «Вон из моего дома! Ищите другого дурака! И нечего моих цыпок пиздить!» И так по всей улице.
— Они его запросто убить могли.
— А ему море по колено.
— Повезло ему, — сказала Сара.
— Да. Скорее всего помогло то, что он француз, а не американец. У них к французам такой ненависти нет. Кроме того, они смекнули, что он с прибабахом, и вообще не все же из них убийцы. Есть и простые человеки.
— Ты хочешь сказать, что не все они человеки? — спросила Сара.
— Слишком человеки, — ответил Джон.
Вошел Франсуа.
— Пересчитал цыпок. Все на месте. Поболтал с ними. С цыплятушками своими побеседовал.
Франсуа сел. Джон наполнил его стакан.
— Хочу замок, — сказал Франсуа. — Хочу шестерых детей и большую толстую жену.
— Зачем тебе все это? — спросил я.
— Чтобы, когда я проигрываю, было бы с кем душу отвести. А сейчас, когда проигрываю, слова сказать не с кем.
Я хотел было заметить, что в случае проигрыша толстая жена и шестеро детей тоже вряд ли станут с ним беседовать. Но промолчал. Пожалел страдальца.
Вместо этого я сказал:
— Надо нам как-нибудь на скачки поехать.
— Когда? — оживился он.
— А скоро.
— Я как раз новую систему разработал.
— Систем этих — как грязи.
Зазвонил телефон. Джон снял трубку только после третьего звонка.