Еще одна комната — еще один человеческий детеныш. Я бы сказала, лет двух отроду. У него странно накаченное тельце. И все мышцы выступают, как у бодибилдера. Он лежа качает штангу больше чем в две сотни фунтов весом.
Все, я, наконец, не выдерживаю. Больше я этого терпеть не могу.
— И что будет теперь, Ари?
— Я тебя отвезу обратно.
В полном молчании мы возвращаемся назад, снова проезжая всю череду этой выставки достижений кошмарного хозяйства. Ари меня везет, а я пытаюсь представить себе, что он чувствует. Если дата у него на шее, действительно, дата «истечения его срока годности», каково ему знать, что его жизнь минута за минутой неуклонно подходит к концу? И с каждой секундой он все ближе и ближе к смерти. Вместе со стаей я тысячу раз смотрела смерти в лицо. Но у нас всегда была надежда: может быть, в этот раз пронесет.
Но иметь на шее татуировку со скорой датой смерти — все равно что стоять на путях лицом к несущемуся на тебя поезду. И понимать, что ноги приросли к земле, а шаг в сторону сделать невозможно. Скорее бы проверить, чистые ли у ребят шеи…
— Макс, — Ари остановился у дверей нашей камеры.
Жду, что он скажет.
— Я бы хотел… мне бы хотелось… — говорит он, но голос у него дрожит, срывается и докончить он не может.
Я не знаю, что он хочет сказать. Но мне и не надо знать. Я просто глажу его по руке, навечно обырейзеровавшейся, поросшей серой свалявшейся волчьей шерстью.
— Ничего, Ари… Мы бы все хотели…
На следующий день они нас отвязали.
— Нам что, уже умирать время настало? — спрашивает Надж. Она пододвинулась ко мне поближе, и я обнимаю ее за плечи.
— Не знаю, моя родная. Но если даже настало, я сделаю все что могу, чтобы прихватить с собой на тот свет, по крайней мере, десяток.
— И я тоже, — храбрится Газзи. Спасибо ему за поддержку.
Клык прислонился к стене, и я чувствую на себе его пристальный взгляд. С тех пор как мы попали в эту ловушку, у нас с ним не было ни времени, ни возможности поговорить один на один. Но, встретившись с ним глазами, я смотрю на него так, чтобы он мог понять все, что я думаю. Он взрослый человек. Ничего, стерпит даже грязную брань.
Дверь нашей камеры широко отворяется. В нее врывается поток свежего воздуха. Входит высокий светловолосый человек. Походка уверенная, властная. Идет как хозяин. Или даже царь. За ним семенит Анна Валкер и еще один белохалатник, которого я раньше не видела.
— Это ест они? — спрашивает «царь» голосом Арнолда Терминатора.
Он меня уже разозлил.
— Это есть мы, — съязвила я, и его водянистые пустые голубые глаза пронизывают меня будто лазером.
— Это будет один с именем Макс? — вопрошает он ассистента, точно я пустое место.
— Не только «будет» Макс — я есть Макс, — не даю я раскрыть ассистенту рта для ответа. — Более того, я всегда была Макс и всегда Макс останусь.
Его зрачки сузились от гнева. Так же, как и мои.
— Я могу тепер понимайт причин экстерминироват этот стай, — замечает он как бы между делом, в то время как ассистент старательно записывает в блокнот каждое его слово.
— А я теперь понимаю, почему тебя в классе всегда ненавидели, — в тон ему подхватываю я. — Так что, считай, мы квиты. А вы, мистер ассистент, так, пожалуйста, и запишите.
«Царь» меня игнорирует, но я замечаю, что у него раздраженно подергивается рот.
Следующая у него на очереди Надж:
— Это ест тот, который не может контроль свой рот, а значит, и свой мозги. Неудачный результат с ее мыслительная процесс.
Надж стоит ко мне вплотную, и я чувствую, как она напрягается всем телом:
— Сам ты «неудачный результат». Ты сейчас у меня получишь!
Вот молодец девчонка! Так его!
— Унд этот один, — он поворачивается к Газзи. — Непоправимый нарушений пищеварительной систем, — «царь» потряс головой. — Я думай, энзимный дисбаланс.
Анна Валкер внимательно его слушает. Ни единая мысль, ни единое чувство не отражаются на ее лице.
— Этот один. Про он и так все понятен. — «Царь» брезгливо махнул рукой в сторону Игги. — Множественный дефект. Полный неудач.
— Конечно-конечно, вы правы, господин доктор тер Борчт, — лопочет ассистент, лихорадочно строча в блокноте.
Мы с Клыком моментально переглядываемся. Имя тер Борчта упоминалось в файлах, которые мы украли из института в Нью-Йорке.
Почуяв, что тер Борчт говорит о нем, Игги огрызается:
— Это мы еще посмотрим, кто здесь «множественный дефект».
— Высокий, черный — в нем ничего особенный нет. — Тер Борчт презрительно оглядывает Клыка.
— Зато одевается хорошо и со вкусом, — парирую я и вижу, как губы Клыка дрогнули в улыбке.
— Унд ты, — тер Борчт снова поворачивается ко мне. — У тебя есть чип с плохой функций. У тебя есть от него сильный головной боль. И твой лидерский способность развит ниже уровень ожиданий.
— А у тебя есть задница, по которой я могу молотить отсюда и до вторника.
Он на секунду прикрывает глаза, и у меня закрадывается отчетливое подозрение, что он с трудом держит себя в руках.
Хоть один талант у меня не подлежит сомнению — доставать всяких негодяев по первое число.
Тер Борчт посмотрел на ассистента и коротко скомандовал:
— Надо продолжай допрос. — Потом повернулся ко мне. — Мы собирайт окончательный информаций. Потом мы вас экстерминируй.
— Ой-йой-йой! Боюсь, боюсь. Прямо вся дрожу от ужаса. Держите меня, сейчас упаду! — и я картинно затряслась всем телом.
Он гневно стрельнул в меня глазами.
— Нет, я серьезно дрожу. Ты очень страшный человек.
По правде сказать, дорогой читатель, не могу сказать, что мне надо сильно притворяться. Если в каждой шутке есть доля правды, то в моих словах правды, по меньшей мере, девяносто пять процентов.
— Ты сначал, — рявкает тер Борчт и внезапно тыкает пальцем в Газзи. От неожиданности и от испуга Газзи даже чуть-чуть подпрыгнул. Пытаясь подбодрить, подмигиваю ему и с радостью и гордостью за него вижу, что его по-мальчишечьи узкие плечи гордо выпрямились.
— Какой твой есть особенный способность? — рычит тер Борчт. Карандаш его помощника повис над блокнотом.
На пару секунд Газзи задумывается:
— У меня рентгеновское зрение, — отвечает он. Взгляд его упирается тер Брочту в грудь, туда, где у нормальных людей и даже у большинства мутантов расположено сердце. Газ недоуменно мигает и тут же начинает тревожно оглядываться по сторонам.