На сей раз тер Борчт, очевидно, сильно обеспокоен:
— Это не записывайт, — нахмурившись, раздраженно велит он ассистенту. И тот покорно опускает карандаш, не дописав предложения.
Готовый испепелить Газмана, тер Борчт шипит:
— Твой время ест конченый. Ты ест жалкий неудач эксперимента. Тебя быть помнить, что ты сейчас сказать.
Голубые глаза Газзи сверкают:
— Тогда пусть все помнят, что я послал тебя в задницу и…
— Достаточный! — обрезает его тер Борчт и резко переходит к Надж. — Какие твой отличительный качеств и талант?
Надж покусывает ноготь:
— Ты имеешь в виду еще что-то, помимо крыльев? — Она слегка поводит плечами, и ее прекрасные, кофейного цвета крылья чуть-чуть раскрываются.
Он краснеет, и мне хочется расцеловать ее прямо сейчас в обе щеки.
— Так. Я имей в виду помимо крылья.
— Надо подумать… — Надж постукивает пальцем по подбородку. Секунда — и лицо у нее расцветает. — Я однажды слопала девять сникерсов в один присест. И не блеванула. Это рекорд!
— Едва ли это ест специальный талант, — тер Борчт отмахивается от нее, как от надоедливой мухи.
Надж состроила обиженную мину:
— А ты сам попробуй!
— Я буду сейчас съем девять сникерсы, — говорит Газ точь-в-точь голосом тер Борчта. — И блевануть не буду.
Тер Борчт уставился на него как баран на новые ворота, а я чуть не подавилась от смеха. Когда Газзи меня передразнивает, это совсем не так смешно. Но, когда других, — животики надорвешь.
— Мимикрий. Он имейт способност к мимикрий, — говорит «царь» ассистенту, — так и запишит.
Подойдя к Игги, он надменно пинает его носком ботинка:
— А у тебя работайт ли что-либо в твой организм?
Игги в задумчивости растирает лоб:
— У меня сильно развито чувство смешного. Мой талант — ирония.
Тер Борчт цокает языком:
— Ты ест балласт. Я думай, ты вечный держаться за чью-то рубашка. Чтобы не потеряйся. Так?
— Правильно, но только, если я хочу у них что-нибудь спереть, — честно признается Игги.
— Записат этот признаний. Он ест вор.
Тер Борчт уже стоит перед Клыком и исследует его, как невиданного раньше зверя в зоопарке. Клык прямо смотрит ему в глаза, и, похоже, только мне заметны его напряжение и переполняющая его ярость.
— Ты много не говорит? — тер Борчт медленно обходит его по кругу.
Клык молчит, что только подтверждает его устоявшуюся репутацию.
— Почему ты допускайт лидер быть девчонка? — «царь», очевидно, не может представить себе, что кто-то, кроме него, вообще может быть лидером.
— Потому что она самая сильная духом, — спокойно отвечает ему Клык, и я с гордостью думаю: «Спасибо тебе, дружище».
— Что у тебя ест особенный? За что ты ест достоин спасений?
Уставившись в потолок, Клык притворно раздумывает над вопросом:
— Если помимо хорошего вкуса и умения одеваться, я хорошо играю на гармошке.
Тер Борчт снова подходит ко мне и сверлит меня ледяными глазами:
— Почему ты научил их такой глупый себя вести?
Ничему я их не учила. Они не глупые. Они просто привыкли выживать, несмотря ни на что.
— А почему тебя до сих пор одевает мамаша, пуговицы застегивает и шнурки завязывает? — язвительно отбрехиваюсь я.
Ассистент начинает было деловито записывать в блокнот мой ответ, но в испуге замирает под грозным взглядом своего босса.
«Гениальный» злодей угрожающе делает шаг вплотную ко мне:
— Ест такой поговорк: «Я тебя породил, я тебя и убью». Это не есть поговорк. Это ест правда.
— Я тепер уничтожайт все сникерс в мир! — рявкает Газзи.
Мы все пятеро весело смеемся смерти в лицо. Буквально.
— Прокол! — говорю я, чуть только мы опять остались одни. — Прокол у них вышел. Забыли запрограммировать в нас почтение к властям.
— Какие они все идиоты! — босым пальцем ноги Газман чертит круги по полу.
Они ушли. Мы все единодушно чувствуем: наш враг бежал наголову разбитый. В этой битве мы победили. Но мы все равно в плену, и все козырные карты в игре под названием «наша жизнь» все равно в руках у белохалатников.
— Жаль, что Тотал пропал. Я по нему скучаю, — говорит Надж.
Я вздыхаю:
— Если он вообще когда-нибудь существовал.
— Не приснились же нам ястребы… или летучие мыши. Им такого не придумать, — размышляет вслух Надж, и Игги согласно подхватывает:
— И те жуткие туннели Нью-Йоркской подземки.
— А помните толстого, красного Пруита? Им бы и в голову не пришло, что такие директора школы бывают, — вспоминает Газзи своего врага.
— Конечно. Конечно, не приснилось, — на словах я с ними соглашаюсь, но на самом деле я по-прежнему страшно мучаюсь этими вопросами. И стопроцентной уверенности, что они правы, у меня отнюдь нет.
В тот день, после полудня, Ари снова пришел за мной. И даже без кресла-каталки. На сей раз мне позволено идти рядом с ним самой! Ура!
— Я ему не доверяю, — шепчет мне Клык прежде, чем мы уходим. — Держи с ним ухо востро!
— Думаешь, это очередная ловушка? — мне хорошо понятны его сомнения. А вот разделяю ли я их, это еще вопрос.
Мы проходим мимо белохалатников, провожающих нас удивленными взглядами, и я решаюсь спросить его напрямую:
— Ари, что все это значит? Почему нам разрешают эти «маленькие экскурсии»? Заведение ведь сверхсекретное?
Теперь я больше не пристегнута намертво к свинцовому креслу. Когда идешь своими ногами, легче запоминать дорогу. И я примечаю и регистрирую в памяти каждое помещение. Каждый коридор, каждую дверь, каждое окно.
Ари сильно подавлен и тих, по крайней мере, на волверина он теперь не тянет.
— Не знаю. Я и сам не понимаю. Они просто говорят мне: пойди с ней погуляй. Вот и все.
— Выходит, они хотят, чтобы я здесь что-то увидела. Я имею в виду, помимо мозга на палочке и супер-младенцев?
Он пожимает плечами:
— Говорю же, не знаю. Они мне ничего не говорят и не объясняют.
Как раз в этот момент мы проходим двойные двери. Белохалатник торопливо выносит что-то в другую комнату. Двери широко раскрываются, и я успеваю заглянуть внутрь большого зала.
На огромном, во всю стену, видеоэкране — карта мира. Мое птичье зрение мгновенно схватывает сразу миллион деталей.