Но у Джулии были совершенно другие намерения. Слабая улыбка смягчила выражение на ее лице, сделала его рыхлым и вялым. Она вытянула руки в жесте, который следовало бы воспринимать как умоляющий, затем обняла Франсин, прижала к себе и стиснула так, что та едва не задохнулась.
Падчерица, тактично вывернувшись из этих объятий, ласково погладила свою мачеху по руке.
– Джулия, давай не будем ссориться. Мы с тобой так хорошо ладили, когда я была маленькой. – «Разве? Нет, лучше делать вид, что ладили». – Обещаю, я буду честной с тобой. И не буду обманывать. Ни за что. Но я не знакома ни с тем парнем, ни с его другом, и никогда прежде их не видела.
Джулия заплакала.
– Пожалуйста, не плачь. Давай куда-нибудь сходим, а? Я никуда не пойду, так что мы можем провести время вместе. Я бы с удовольствием взглянула на театр «Глобус», на шекспировский «Глобус», а ты? А можно походить по магазинам, ты говорила, что тебе нужно зимнее пальто.
– У меня нет настроения, – сказала Джулия. – Я слишком плохо себя чувствую. Из-за тебя.
После этого Франсин вообще расхотелось куда-либо идти. Она поднялась в свою спальню и сидела там, размышляя о Джулии, о том, что произошло и как все можно изменить. Какая ирония, думала она, в том самом детстве, о котором Франсин упомянула, именно она приходила к Джулии, чтобы получить психиатрическую помощь; сейчас же Франсин чувствовала, что ее задача – найти лечение для Джулии. Очевидно, что единственный способ – обсудить ее состояние с отцом, убедить его в том, что у той нечто вроде нервного расстройства. Но отец в Страсбурге.
Она взяла мобильный телефон и набрала номер Тедди, но ее звонок остался без ответа. У него единственного из всех ее знакомых не было автоответчика. От голоса на пленке тоже мало толка, думала Франсин, пытаясь дозвониться до Изабель и Миранды, и до Холли, у которой теперь был новый номер, выслушивая сообщения о том, что никого нет дома либо абонент недоступен.
Франсин сняла с ленты кольцо – она носила его на шее – и надела на средний палец правой руки. Возможно, однажды, в отдаленном будущем, когда все эти проблемы с Джулией как-нибудь утрясутся, она начнет учиться в Оксфорде и станет самостоятельным специалистом, а Тедди – успешным художником, вот тогда она и сможет носить кольцо на левой руке.
* * *
Он слышал – правда, не помнил где – о рабах, которые спали на пороге спальни хозяина. Эта идея прельщала его, хотя Тедди не был рабом, а те мертвые – его хозяевами; мысль, что он станет их хранителем, сторожевой собакой и будет защищать их ото всех, кто может прийти, выглядела до странного привлекательной. На тот период, пока не будет построена стена и подвал не перестанет существовать.
Но никто не придет, и ему не придется никого охранять. Тедди вымылся, лег в кровать Гарриет, и ему приснился сон, как он расчленяет мебель – примерно так же, как он когда-то разрубил столовый гарнитур. Однако когда дошло до выноса частей, до ежедневного выбрасывания ошметков и обрубков в мусорный бак, Тедди заглянул в пакет и увидел там не кусок обработанной и покрытой лаком деревяшки, а отрубленную руку и ногу Гарриет в туфле на высоком каблуке.
Закладка дверного проема стала бы легкой и быстровыполнимой задачей, если бы не вставал вопрос о том, как будет выглядеть конечный результат. Будет ли, например, грубая, пузырящаяся, неровная кладка служить его целям так же, как ровная и гладкая? Тедди хотелось выполнять работу добросовестно. Ему хотелось, чтобы кладка выглядела красиво, так, будто здесь никогда не было ни двери, ни проема. Поэтому он работал медленно и тщательно, укладывая ряды кирпичей так, чтобы они были неотличимы от существующей стены. Тедди сделал одно удивительное открытие: оказывается, ремесло его отца не было пустяковым делом, как он всегда считал. Для него требовалось мастерство, в нем имелись свои технологии и методы, представления о которых у него не было. Однако Тедди справился, путем проб и ошибок, и к обеду, когда настало время уходить и встречаться с Франсин, успел уложить шесть рядов кирпичей.
Квартира Холли де Марней находилась недалеко от Килберн-Хай-роуд, которую риелторы называли «границей Западного Хэмпстеда». Этот убогий район был застроен стандартными домами Викторианской эпохи, стоящими вплотную друг к другу. Раньше местные улицы окаймляли деревья, сейчас же их окружали вереницы припаркованных машин. Ветер гонял по тротуарам опавшие листья и пластиковый мусор. Тедди не мог взять в толк, почему человек, у которого есть возможность жить там, где живет семья Холли, в красивом, большой доме в Илинг-Коммон, вдруг решил перебраться в этот район трущоб.
Ради независимости? Он был независим всю свою жизнь, только ему эта независимость ничего, кроме риска и проблем, не несла. Любому человеку хочется иметь, думал он, красивый дом, в котором живут люди, заботящиеся о тебе. Все это у Холли было, и от всего этого она отказалась. Дом, в котором располагалась квартира, выглядел самым обшарпанным на улице: к входной двери вели треснутые, со сколами ступени, на одной из ветхих боковых опор сидел каменный безголовый лев, а на другой лежала детская шерстяная перчатка, несомненно, кем-то подобранная с тротуара. Тедди позвонил в звонок, надеясь, что он работает.
Он ожидал, что дверь откроет Холли, но его встретила Франсин. На ней было платье, длинное черное платье с розоватым жакетом поверх него и длинной ниткой розовых бус. Волосы она заплела в нетугую косу. Франсин взяла его за руку, втянула в полумрак холла и подставила ему лицо для легкого поцелуя, однако ее красота произвела на него такое сильное впечатление, что Тедди обнял ее и стал страстно целовать.
Разочарование – он уже начал разочаровываться в ней, хотя это чувство еще не оформилось, – исчезло. Она совершенство. Франсин – его прекрасное сокровище. Ее кожа нежнее бархата, глаже воска. Пока она есть у него, ему безразлично, кто и что ждет его в квартире.
Холли протянула руку и обратилась к нему в своей аристократической манере:
– Здравствуйте, как поживаете? Помните, мы с вами виделись на выставке? Давайте сразу на «ты».
Тедди кивнул. Естественно, он помнил. Именно тогда он и познакомился с Франсин. Комната, в которой все собрались, привела его в ужас – главным образом своей грязью. Это было большое, похожее на пещеру помещение со складными дверьми, выщербленным, потертым, заляпанным пятнами паркетом и высоким потолком, с которого свисала серая металлическая люстра, покрытая комьями пыли. В прежние времена здесь находился салон для приемов. В воздухе витал запах ароматических масел и марихуаны.
Кроме Кристофера – он полулежал на небольшом диванчике, обитом тигровой шкурой из полиэстера, – в комнате было еще две девушки того типа, на который Тедди просто отказывался смотреть. Одна была толстухой с черными волосами и серебряными кольцами, вставленными в многочисленные дырки на ушах и на левой брови. Другая своим видом – редкие волосы, кожа цвета соломы, просторный линялый джинсовый комбинезон, высокие, до колен, ботинки из коричневой замши – напоминала беспризорницу. Он не запомнил их имена и не сильно переживал из-за этого, так как не собирался использовать их.