Собравшиеся только проводили Йону глазами, когда тот встал и следом за Аньей вышел в коридор.
Они подошли к лифтам. Йона нажал на кнопку и спросил:
— Что ты хотела?
— Ты, значит, опять разнервничался. — Анья протянула ему карамельку в полосатой бумажке. — Я хотела сказать, что мне звонила Флора Хансен и…
— Мне нужно заключение насчет обыска.
Анья покачала головой, развернула конфету и сунула ему в рот.
— Флора хотела вернуть деньги…
— Она мне наврала!
— А теперь она хочет только, чтобы мы ее выслушали. Флора сказала, что есть свидетель… У нее был по-настоящему испуганный голос. Она несколько раз повторила, что ты должен ей поверить, что ей не нужны деньги, она хочет только, чтобы мы ее выслушали.
— Мне пора в квартиру на Волльмар-Икскулльсгатан.
— Йона, — вздохнула Анья.
Она сняла фантик с еще одной конфеты, поднесла ее ко рту комиссара и вытянула губы, словно собралась целоваться. Комиссар взял карамель в рот, Анья довольно рассмеялась и развернула третью конфету, но сунуть ему в рот уже не успела — комиссар вошел в лифт.
Одну из дверей первого этажа в доме по улице Волльмар-Икскулльсгатан теперь украшали шарики. Тонкие детские голоса что-то пели во внутреннем дворе. Йона открыл дверь со стукнувшим стеклом и заглянул туда: небольшой садик с лужайкой и яблонями. Под лучами предзакатного солнца был накрыт стол — разноцветные салфетки и стаканчики, шарики и серпантин. На белом пластмассовом стуле сидела беременная женщина. Она была загримирована под кошку и что-то кричала играющим детям. Йону ножом резанула тоска. Вдруг одна из девочек оставила игру и подбежала к нему.
— Привет! — сказала она, протиснулась мимо и побежала к двери с шариками.
Ее босые ноги оставили следы на белом мраморном полу вестибюля. Девочка открыла дверь, и Йона услышал, как она кричит кому-то в квартире, что хочет писать. Один шарик отвязался и упал, бросив на пол розовую тень. Весь пол покрывали следы босых ног: до входной двери и обратно, вверх и вниз по лестнице, мимо мусоропровода и до самой двери подвала.
Йона другим путем поднялся в мансардный этаж и позвонил в дверь. он ждал, разглядывая латунную табличку с фамилией «Горачкова» и пожелтевшую липкую ленту с фамилией Лундхаген.
Из внутреннего двора продолжали доноситься приглушенные детские голоса. Комиссар позвонил еще раз и уже успел достать футляр с отмычками, когда дверь открылась; на пороге стоял мужчина лет тридцати с торчащими во все стороны волосами. Дверь не была закрыта на цепочку — цепочка, позванивая, качалась у дверного косяка. Многодневная почта и рекламные листовки покрывали пол темной прихожей. Наверх, в жилые комнаты, вела белая кирпичная лесенка.
— Тобиас?
— Кто спрашивает? — поинтересовался мужчина. Он был одет в рубашку с короткими рукавами и черные джинсы. Волосы приглажены гелем, лицо желтоватое.
— Уголовная полиция.
— Да ну? — притворно изумился мужчина.
— Можно войти?
— Не получится, я как раз собрался уходить…
— Речь о Викки Беннет, — перебил Йона.
— Тогда, наверное, будет лучше, если вы ненадолго зайдете, — посерьезнел Тобиас.
Поднимаясь по короткой лестнице и входя в мансарду со скошенным потолком и куполами с окнами, Йона вдруг ощутил тяжесть нового пистолета в наплечной кобуре. На низеньком столике стояла керамическая миска с мелкими леденцами. На стене — застекленный рисунок: какая-то готическая женщина с ангельскими крыльями и огромными грудями.
Тобиас сел на диван, попытался закрыть какую-то грязную сумку, стоявшую на полу у его ног, но бросил это занятие и откинулся на спинку.
— Вы хотели поговорить о Викки, — напомнил он, потянулся к столу и взял из миски горсть леденцов-сосок.
— Когда вы слышали о ней в последний раз? — спросил Йона, перебирая лежавшие на низком столике с ящиками распечатанные письма.
— Ну знаете! — Тобиас вздохнул. — Я не помню. Прошел уже почти год, она звонила из… черт! — выругался Тобиас, он уронил конфету на пол.
— Так что вы хотели сказать?
— Только то, что она звонила мне… из Уддеваллы, кажется, наговорила кучу всего, но я так и не понял, что ей было нужно.
— В последний месяц — не звонила?
— Нет.
Йона открыл дверцу гардеробной. Четыре коробки с настольным хоккеем, на полке — поцарапанный компьютер.
— Мне правда надо бежать, — сказал Тобиас.
— Когда она жила у вас?
Тобиас еще раз попытался закрыть сумку. Приоткрытое окно выходило во внутренний двор; там как раз дети кричали «ура!» в честь именинника.
— Года три назад.
— И как долго?
— Она жила здесь не все время, — пояснил Тобиас. — Семь месяцев.
— Где еще она жила?
— Кто знает…
— А вы не знаете?
— Я выставлял ее из дому несколько раз… Ну… вы не поймете, она всего лишь ребенок, но такая девчонка может создать массу проблем, если снимаешь квартиру.
— Какого рода проблемы?
— Обычные… наркотики, кражи, попытки самоубийства… — Тобиас потянул себя за волосы. — Но я бы никогда не поверил, что она кого-нибудь убьет. Я читаю все в «Экспрессен»… в смысле — что за фигня там приключилась.
Тобиас взглянул на часы, а потом — в спокойные серые глаза комиссара.
— Почему? — спросил Йона, помолчав.
— Что «почему»? — смутился Тобиас.
— Почему вы разрешали ей жить здесь?
— В детстве мне самому было не особо здорово, — улыбаясь, ответил Тобиас и в очередной раз попытался застегнуть «молнию» на сумке.
Большой спортивный баул был битком набит компьютерными платами в фирменных упаковках.
— Вам помочь?
Йона подержал «молнию», пока Тобиас тащил язычок застежки влево. Наконец сумка закрылась.
— Извините за это вот. — Тобиас похлопал по сумке. — Честное слово, это не мое. Приятель просил присмотреть.
— Вот как.
Тобиас хохотнул и случайно выплюнул на ковер осколок леденца. Нагнулся и потащил сумку вниз по лестнице, в прихожую. Йона медленно спустился следом за ним до двери.
— Что может быть у Викки на уме? Где она прячется? — спросил он.
— Не знаю. Где угодно.
— Кому она доверяет?
— Никому. — Тобиас открыл дверь и вышел на лестничную площадку.
— А вам?
— Вряд ли.
— Значит, никакого риска, что она явится сюда?