Неяркий свет люминесцентных ламп расколол темноту, и стало светло. Дверь в чулан с велосипедами снова закрылась, и голоса удалились.
Йона сунул пистолет в кобуру, ногой сбил низко висящий замок и ворвался в кладовку. Там оказалось гораздо темнее, чем ему сначала показалось. Чья-то согнутая спина быстро двигалась, время от времени человек замирал, чтобы отдохнуть.
Без сомнения, в кладовке сидела Викки Беннет.
Рот заклеен скотчем, худенькие руки с вывернутыми локтями заведены за спину и привязаны к решетке.
Йона подбежал, чтобы развязать узел. Девочка стояла, нагнув голову и тяжело дыша. Волосы прядями висели вдоль перепачканного лица.
— Викки, я тебя выпущу…
Однако едва он наклонился, как девочка сильно, отчаянно пнула его в лоб. Удар был так силен, что комиссар отшатнулся. Девочка повисла на привязанных руках и лягнула его в грудь. Руки от тяжести почти вывернулись из суставов. Викки снова попыталась пнуть комиссара, но тот перехватил ее ногу рукой. Девочка замычала, лягнулась и дернулась вперед, оторвав целую секцию решетки. Викки извернулась в попытке направить острый край на противника, но Йона повалил ее на бетонный пол — силы были неравны. Он прижал девочку коленом к полу и, прежде чем развязать веревку и снять скотч, надел на пленницу наручники.
— Убью! — завопила Викки.
— Я комиссар…
— Ну изнасилуй меня тогда, мне все равно, я потом тебя убью, всех убью…
— Викки! — громко повторил Йона. — Я комиссар уголовной полиции. Мне надо знать, где Данте.
Викки торопливо дышала полуоткрытым ртом, не сводя с комиссара темных глаз. Лицо девочки было измазано кровью и грязью; она выглядела чудовищно усталой.
— Если вы из полиции, остановите Тобиаса, — хрипло сказала она.
— Я только что говорил с ним. Он пошел продавать платы, которые…
— Говнюк, — задыхаясь, проговорила Викки.
— Викки, ты сама понимаешь, я должен отвести тебя в полицейский участок.
— Да уж конечно, ну давай веди, наплевать…
— Но сначала… скажи, где мальчик.
— Его забрал Тобиас. Я ему так верила. — Викки отвернулась, плечи девочки задрожали. — Я опять ему поверила, я…
— Что ты хочешь сказать?
— Ты все равно не станешь слушать. — У Викки были мокрые глаза.
— Я же слушаю.
— Тобиас обещал отвезти Данте его маме.
— Мальчика никто не привозил.
— Знаю. Я ему поверила… я медленно соображаю, я… — Голос девочки то и дело прерывался, в темных глазах замерцала паника. — Не понимаешь? Он хочет продать мальчика, он хочет его продать.
— Что значит…
— Ты что, не понял? Ты его упустил! — закричала Викки.
— Что значит «продать»?
— Некогда разбираться! Тобиас… Он продаст Данте людям, которые продадут Данте дальше, а потом и следов не найдут.
Оба кинулись через чулан с велосипедами и вверх по крутой лестнице. Йона, одной рукой придерживая Викки за тощее плечо, другой достал телефон и набрал номер центральной диспетчерской.
— Вызываю машину по адресу Волльмар-Икскулльсгатан, девять, захват подозреваемого в убийстве, — быстро проговорил он. — И требуется слежка за подозреваемым в киднеппинге…
Они спустились по лестнице и оказались на тротуаре, под ярким солнцем. Йона кивнул в сторону своей машины, продолжая говорить с дежурным:
— Подозреваемый — Тобиас Лундхаген, и… Подождите. — Он повернулся к Викки. — Какая у него машина?
— Большая, черная. — Девочка показала высоту рукой. — Увижу — узнаю.
— Какой марки?
— Без понятия.
— Как выглядит? Пикап, мини-вэн, фургон?
— Не знаю.
— Ты не знаешь…
— Да что ты… Прости! — выкрикнула Викки.
Йона оборвал разговор, взял девочку за плечи и посмотрел в глаза:
— Кому он хочет продать Данте?
— Я не знаю, господи, не знаю…
— Тогда откуда ты знаешь, что он его продаст? Он сам говорил? Ты слышала, как Тобиас это говорит? — допытывался Йона, глядя в ее полные отчаяния глаза.
— Я его знаю… я…
— Где это?
Голос девочки сделался тонким и прерывистым от напряжения; она ответила:
— На скотобойнях. Надо ехать на скотобойни.
— Садись в машину, — коротко велел комиссар.
Последний отрезок пути до машины они бежали. Йона велел девочке поторопиться, и она села с руками, скованными за спиной; комиссар обежал машину, сел и завел мотор. Под колесами захрустел гравий. Викки повалилась на бок, когда Йона круто свернул на Тиммермансгатан.
Ловко извиваясь, она подсунула скованные руки под себя, и руки оказались впереди.
— Ремень, — сказал Йона.
Машина неслась на скорости девяносто километров в час и с визгом притормозила, поворачивая на Хорнсгатан.
Какая-то женщина остановилась на переходе посреди дороги, засмотревшись на что-то в своем телефоне.
— Дура! — завопила Викки.
Йона объехал женщину по левому краю островка безопасности, чуть не столкнулся с автобусом, вернулся на свою полосу, проскочил мимо Мариаторгет и еще увеличил скорость. Возле церкви собиратель бутылок, порывшись в урне, вышел прямо на дорогу, таща на плечах бугристый мешок.
Викки выдохнула и скорчилась на сиденье. Йоне пришлось резко повернуть и выскочить на велосипедную дорожку. Встречные автомобили протяжно засигналили. Миновав каменную ограду, Йона еще наддал, не обращая внимания на светофор, свернул направо и на полной скорости влетел в Южный туннель.
Свет проносящихся мимо настенных фонарей однообразно мигал в салоне. Лицо Викки было неподвижным, почти застывшим. Губы потрескались, на коже толстым слоем засохли глина и грязь.
— Почему скотобойни? — спросил Йона.
— Там Тобиас продал меня, — ответила девочка.
Скотобойни построили к югу от Стокгольма после того, как в 1897 году был принят закон, предписывающий определенные правила забоя скота и хранения мяса; в наши дни эти скотобойни — крупнейший в Северной Европе район, где забивают скот и хранят туши.
Машин в Южном туннеле было мало, и Йона погнал еще быстрее. Возле больших вентиляторов взлетали с асфальта сухие газеты.
Викки сидела рядом с комиссаром; краем глаза он увидел, как она грызет ногти.
Что-то странно потрескивало в переговорном устройстве, пока Йона требовал поддержки в полиции и «скорой помощи»; он сообщил, что речь, скорее всего, идет о скотобойнях в Юханнесхуве, точного адреса у него пока нет.