Толстый мужчина безостановочно ходил по залу, смотрел на часы, с кончика его носа сорвалась капля пота. Отдуваясь, он присел над мальчиком.
— Надо его сфотографировать, — сказал еще один.
Его Йона еще не слышал.
Комиссар не знал, что делать. Он насчитал четверых, но не мог определить, вооружены ли его противники.
Надо вызывать спецгруппу.
Что-то сверкнуло на лице толстого, когда он стянул с Данте кроссовки.
Полосатые носочки снялись вместе с кроссовками и упали на пол. Круглые пяточки со стуком опустились на одеяло.
Когда толстые руки принялись расстегивать на мальчике джинсы, Йона не стал мешкать и поднялся во весь рост.
Не скрываясь, он пошел мимо разделочных столов с недавно заточенными ножами разной длины и гибкости и следами крови.
Дуло пистолета смотрело в пол.
Сердце отчаянно билось.
Йона сознавал, что нарушает правила, но ждать больше не мог и шел вперед большими шагами.
— Это еще что? — сказал толстый, поднимая глаза.
Он выпустил мальчика, но с колен не поднялся.
— Вы обвиняетесь в соучастии в похищении человека. — И Йона пнул толстого в грудь.
Капли пота полетели с лица толстого, когда он опрокинулся от сильного удара. Он кулем упал на ведра с потрохами, перекатился через решетку стока, смял ящик с наушниками и с треском свалился прямо в машину для снятия шкур.
Йона услышал щелчок предохранителя и тут же почувствовал, что ему в спину уперлось дуло — прямо между позвоночником и лопаткой, быстро и точно. Он замер. Если пуля вылетит из пистолета, то в ту же секунду прошьет ему сердце.
Сбоку приближался мужчина лет пятидесяти, со светлым «хвостом» и в светло-коричневой кожаной куртке. Он двигался плавно, словно телохранитель, направляя на Йону дробовик.
— Пристрели его, — потребовал кто-то.
Толстый лежал на спине, прерывисто дыша. Он перекатился на живот, попробовал встать, но поскользнулся, оперся на руку, поднялся на неверные ноги и постарался убраться подальше от Йоны.
— Нам нельзя здесь оставаться, — прошептал Тобиас.
Комиссар пытался разглядеть что-нибудь в отражениях на металле разделочных столов и в блестящем стальном покрытии свисающих с потолка выдергивателей лопаток, но понять, где именно стоит человек, приставивший к его спине пистолет, было невозможно.
— Опусти оружие, — велел тихий голос.
Йона позволил Тобиасу забрать пистолет. Полицейские скоро будут здесь, а рисковать пока не время.
Викки сидела в машине Йоны на переднем сиденье и, кусая сухие губы, смотрела на красновато-коричневое строение.
Руку она держала на руле — чтобы наручник не впивался в запястье.
Когда на Викки накатывали гнев или страх, ей потом бывало трудно вспомнить происшедшее. Все равно что следить взглядом за солнечным зайчиком: мысль прыгает, иногда останавливается, дрожа, на какой-то детали, а потом исчезает.
Викки затрясла головой, крепко зажмурилась и снова открыла глаза.
Она не знала, сколько времени прошло с тех пор, как комиссар с красивым голосом, в своем развевающемся на ветру пиджаке, скрылся в здании.
Может быть, они уже потеряли Данте и малыш исчез в черной дыре, которая засасывает разных детей, девочек и мальчиков.
Викки пыталась сидеть смирно, но поняла, что не сможет оставаться в машине.
Крыса лениво почесалась о сырой бетонный фундамент и медленно просочилась под решетку слива.
Водитель автопогрузчика закончил работу. Он сдвинул и запер высокие двери крана и уехал.
Викки смотрела на руку, на крепко поймавший ее блестящий металл, на позванивающие звенья.
Он обещал, что отвезет Данте к матери.
Викки заскулила.
Как она могла снова довериться Тобиасу? Если Данте исчезнет бесследно, она будет в этом виновата.
Девочка попыталась рассмотреть что-нибудь через заднее окно. Двери закрыты, людей не видно; хлопает на ветру рваная желтая маркиза.
Викки обеими руками дернула руль, пытаясь выломать его, но безуспешно.
— Черт…
Она прерывисто задышала и стукнулась макушкой о подголовник.
На плакате, прославляющем качество шведского мяса, кто-то нарисовал грязью глаз и печально искривленный рот.
Комиссару уже пора бы вернуться.
Вдруг послышался сильный удар, словно взрыв.
Грохочущее эхо отзвучало вдали, и снова стало тихо.
Викки пыталась что-нибудь рассмотреть, изогнулась, но рядом никого не было.
Что они делают?
Сердце у Викки тяжело забилось.
Там могло случиться что угодно.
Девочка быстро задышала, думая о малыше, который остался совсем один и плачет от страха в каком-нибудь подвале, полном незнакомых людей.
Викки могла вообразить себе только что-то подобное — она понятия не имела, что происходит на самом деле.
Викки вытянулась, пытаясь что-нибудь увидеть; в ней нарастала паника, и девочка попыталась вывернуть руку из наручников. Не получилось. Викки завертела рукой сильнее, зашипела от боли. Металл немного соскользнул, но рука застряла. Викки засопела, откинулась на сиденье, уперлась одной ногой в руль, другой прижала браслет наручников и изо всех сил рванула руку.
Девочка завопила, когда металл порвал кожу. Браслет соскочил, сломав ей большой палец.
Дуло перестало давить в спину, кто-то быстро отошел в сторону, и Йона медленно повернулся.
Коротенький человечек в сером костюме и очках шагнул назад. Он целился в Йону из черного «глока», бледная левая рука плетью висела у бедра. Сначала комиссар подумал, что рука повреждена, но потом понял — это протез.
Тобиас стоял за нечистым столом и покачивал на ладони «смит-и-вессон» Йоны, словно не зная, что с ним делать.
Справа стоял блондин с дробовиком.
— Рогер, — сказал коротыш человеку с дробовиком, — вы с Микке присмотрите за ним, а я пока выйду.
Тобиас стоял у стены. От напряжения зрачки у него расширились так, что глаза казались почти черными.
Стриженный «ежиком» молодой человек в камуфляжных штанах приближался к Йоне, наставив на него самодельный обрез. Комиссар был без бронежилета, но случись выбирать — он бы предпочел, чтобы в него стреляли именно из этого оружия. Обрез может иметь ту же мощность, что и обычный автомат, но скверная домашняя сборка зачастую оказывается спасением.