Потом Дина целовала ей руки, плакала и повторяла, что теперь она счастливейший человек на земле.
…Флора сильными движениями протирала линолеум, чувствуя, как потеет от физического напряжения.
Эва отправилась рукодельничать к соседкам, и Ханс-Гуннар, врубив телевизор на полную громкость, смотрел футбольный матч с итальянцами.
Прежде чем продолжить уборку, Флора прополоскала швабру, отжала воду и распрямила ноющую спину.
Флора знала, что в понедельник утром Эва откроет хранящийся в секретере конверт, чтобы оплатить счета за месяц.
— Златан, пасуй, черт тебя дери! — завопил Ханс-Гуннар из гостиной.
Плечи болели, когда Флора тащила тяжелое ведро в спальню Эвы. Там Флора закрыла дверь, поставила ведро у порога, достала ключик из тайника за свадебной фотографией и торопливо отперла секретер.
Грохот заставил ее вздрогнуть.
Это просто упала швабра, стукнулась длинной ручкой о линолеум.
Какое-то время Флора прислушивалась, а потом откинула тяжелую крышку секретера. Дрожащими руками она попыталась вытащить ящичек, но он застрял. Флора порылась среди ручек и скрепок и нашла нож для бумаг. Она осторожно ввела его в щель над ящичком и поводила туда-сюда.
Ящик медленно подался на несколько сантиметров.
Совсем рядом послышался скрежет. Голубь скользнул когтями по оконному скату.
Флора запустила пальцы в ящик и потянула его на себя. Смялась открытка из Копенгагена. Флора достала конверт со счетами, открыла и вложила в него взятую сумму.
Ее руки привели все в порядок, попытались разгладить открытку, вставили ящичек на место, разложили ручки и нож, закрыли крышку и заперли секретер.
Флора быстро подошла к прикроватному столику и едва успела поставить фотографию на место, как дверь в спальню Эвы распахнулась. Ведро опрокинулось, и вода залила весь пол. Флора почувствовала, как ее ноги становятся мокрыми и теплыми.
— Твою мать! — заорал Ханс-Гуннар и, вытаращив глаза, шагнул в комнату, полуголый.
Флора обернулась к нему. Ханс-Гуннар был в такой ярости, что принялся бить куда придется. Первый, нечувствительный, удар пришелся Флоре в плечо. Но потом Ханс-Гуннар вцепился ей в волосы и стал бить свободной рукой. Сильнейшая оплеуха захватила шею и подбородок. Следующий удар пришелся прямо по щеке. Флора упала, чувствуя, что ей вырвали целый клок волос. Свадебная фотография полетела на пол, стекло треснуло. Флора лежала на полу, и ее одежда пропитывалась водой. Женщина едва дышала — так сильно болели глаз и щека.
Флору замутило; она перевернулась на живот, но удержалась от рвоты. В глазах полыхали молнии. Фотография выскользнула из рамки и лежала изображением на мокром полу. На обратной стороне было написано: «Эва и Ханс-Гуннар, церковь Дельсбу».
Внезапно Флора вспомнила, что прошептал ей призрак. Не в последний раз, в подвале, а раньше, здесь, дома. Может, она тогда уснула? Этого Флора не помнила. Миранда прошептала о башне, которая звонит, словно церковь. Девочка показала ей свадебную фотографию, указала на черную колокольню в глубине и прошептала: «Она прячется здесь, она все видела, она прячется в башне».
Ханс-Гуннар, тяжело дыша, стоял над ней, когда в спальню вошла Эва, неся на руке пальто.
— Это еще что? — испуганно спросила она.
— Она украла наши деньги. Я знаю! — заявил Ханс-Гуннар.
Он сплюнул на Флору, поднял с полу ключик и шагнул к секретеру.
Йона сидел у себя в кабинете. Перед ним лежали материалы слушаний о заключении под стражу.
Их было достаточно для обвинительного приговора.
Зазвонил телефон; если бы Йона взглянул на дисплей, то, наверное, не стал бы отвечать.
— Я знаю, вы считаете меня вруньей. — Флора как будто не дышала. — Пожалуйста, не бросайте трубку. Выслушайте меня, прошу вас, я что угодно сделаю, чтобы вы выслушали…
— Успокойтесь и рассказывайте.
— Есть свидетель убийства. Настоящий свидетель, не призрак. Я говорю о настоящем свидетеле, который прячется…
Голос Флоры истерически зазвенел, и Йона попытался успокоить ее:
— Прекрасно. Но предварительное следствие…
— Вам нужно поехать туда, — перебила Флора.
Комиссар не знал, зачем он слушает эту женщину. Наверное, дело было в отчаянии, звучавшем в ее голосе.
— Где именно прячется свидетель? — спросил он.
— Там есть колокольня, черная колокольня. Церковь Дельсбу.
— Кто рассказал о…
— Прошу вас! Она там, ей страшно, и она прячется там.
— Флора, вы должны дать прокурору возможность заняться…
— Никто меня не слушает.
Йона услышал, как на том конце кто-то кричит Флоре, чтобы она не трогала телефон, и тут же что-то грохнуло.
— Хватит трепаться, — сказал какой-то мужчина, и разговор прервался.
Йона вздохнул и отложил телефон. Он не мог понять, зачем Флора продолжает лгать.
После слушаний о заключении Викки под стражу расследование по ее делу перестало считаться приоритетным. Прокурору оставалось только собрать доказательства для судебного процесса.
Я упустил это дело, подумал Йона. На него накатила странная пустота.
Следствие закончилось еще до того, как он получил доступ ко всем рапортам и экспертизам.
Йона сознавал, что ему и так не дали бы руководить предварительным расследованием. Просто не допустили бы к работе.
Передозировка антидепрессанта вполне могла стать причиной ярости Викки и ее внезапного сна.
Но мысль о камне не выходила у Йоны из головы.
Нолен в своем протоколе написал о камне как об орудии убийства, но никто не стал отслеживать этот момент до конца — потому что там не все было ясно.
В Сундсвалле Йона ушел от Нолена и Фриппе, как раз когда они готовились к вскрытию.
Комиссар решил пока не ставить крест на расследовании. Упрямство, от которого словно покалывало все тело, заставило его пролистать результат анализов из криминалистической лаборатории, а потом приняться за отчет о вскрытии.
Он остановился на внешнем освидетельствовании тела Элисабет Грим и, прежде чем двинуться дальше, стал читать то, что было сказано о ранах на ее руках.
Свет медленно перемещался по доске с сообщениями касательно проводимого служебного расследования. На той же доске помещалась последняя открытка, присланная Дисой: шимпанзе в солнечных очках в форме сердечка красит рот губной помадой.
Пока Йона читал, свет переполз от стоящего на подоконнике цветка в горшке к книжным полкам.
В брюшной полости Миранды не оказалось ничего постороннего, покровы были блестящими и гладкими. То же — с плевральными полостями. Покровы блестящие и гладкие. Даже у сердечной сумки.